— Да, припоминаю… но как-то не верится… — тот поморщился. — Как ни крути, а здесь такие штучки маловероятны.
Вадим остановил на нем долгий взгляд, а Илья засмеялся:
— Ты еще салага в наших краях! Даем тебе срок обтереться! А вы, — он насмешливо взглянул на Вадима, — слишком близко к сердцу принимаете происходящее в России. Хотя я очень интересуюсь политикой, но переживать всерьез — дело пустое. Изменить вы ничего не можете, так будьте ироничны. Не вам там жить!
Вадим пожал плечами:
— Не совсем так… А если о шпионах… неприятно, когда меня принимают за врага.
— Э-э-э…
— Не отрицайте, это точное слово.
Якобсон слушал настороженно и весомо заметил:
— Что до меня, то я не отрицаю ваше слово, я отрицаю ваши мысли. Ответ здесь прост: естественная защитная реакция. Общества не агрессивного типа должны обороняться от тоталитарных.
— В том смысле, чтобы сначала заставить людей ненавидеть друг друга, а потом делать на этом миллиардные барыши.
— Они выполняют свой долг!
— Нарушая демократические принципы?
— Защита интересов страны — главная задача государственных служб.
— А вам не кажется, что такие рассуждения — беспринципность?
— Не беспринципность, а свобода выбора!
Вадим засмеялся.
— Слушайте, — он обратился к Якобсону, — мы, здесь оказавшись, демократию эту вживую разглядели, без бинокля.
— Бинокль может и отдалять — в перевернутом виде — но изображение не искажает! — перебил запальчиво Якобсон.
— Смотря по тому, чьими руками он собран был. Им всегда кто-то управляет. Поэтому на Западе существует "демократия для русских". Опозоренное честное имя? Он — русский, а, значит, на особом счету, с ним можно не считаться. Тут ведь не правами пахнет — помилуйте, кому до них дело! — тут миллионами пахнет! А это, как вы понимаете, другой коленкор.
Илья, нетерпеливо слушавший, быстро заговорил:
— Ты, Соломон, об абстрактных ценностях говоришь, и все, в общем-то, верно…
— Конечно, я на твердой базе стою, — с удовольствием ответил тот, оглядывая собеседников.
— …только в жизни иначе получается. Я Вадима понимаю, все упирается в проблему отношения к русским. На кафедре русского языка в университете всего три преподавателя — три англичанина, все трое отлично говорят на русском, занимаются им по двадцать лет. Один мужик даже шпарит без акцента. Переводит художественную литературу. Кому, как не им понимать Россию? Вот составили они экзаменационный тест для студентов, заметь, в конце 90-х годов, а в нем такие слова: "Иван Петрович шел по улице и был арестован". Вот отношение без лишних слов! Или другой случай на той же кафедре. Объявляется встреча. Эти три преподавателя приглашают русских со всего университета: специально обзванивают, зовут лично. Покупают угощение. Народ приходит, радуется новым лицам, пьет соки и вдруг кто-то спрашивает: "А по какой причине устроена встреча?" Один из преподавателей отвечает: "В честь того, что 180 лет назад Наполеон взял Москву!" Каково?! В это же время в коридоре второй преподаватель, приглаживая свои убеленные седины, так красиво оттеняющие его моложавое лицо, — как обычно и представляют себе в России иностранцев, говорит кому-то: "Опять эти русские! Сразу набежали, как халяву почуяли!"