— А вы, Соломон?
— Я, дорогой мой, не принадлежу к… ним! У меня нет психологической связи с этой страной. И говорю я на четырех языках. Мне просто нечего там делать — в этой стране, которая никогда не извиняется! В отличие от советских, у меня есть принципы, и я считаю, что впереди всего идет благородство, честь, нельзя прощать до бесконечности. И если это кто-то не понимает, то это беда человека. По убеждениям я либерал: лоялен, терпелив до последнего. Но… "всему на свете приходит конец", и теперь я беженец.
— Врешь, что-ли?! — Илья выпучил глаза.
— Это и есть гуманитарная эмиграция.
— Погодите, Соломон, ведь беженцы — это люди без крова. Их сотни тысяч по всему миру, кому нужна экстренная помощь, включая теперь и Россию. Они живут в страшной нищете…
— Не знаю, о ком вы.
— Что с вами случилось, Соломон? — Вадим весь подался к гостю.
Якобсон посмотрел серьезно, подумал.
— Вы конечно поняли верно. Не так много среди советских — истинно русских людей, кто бы мог понять такие вещи. Жизнь в русской действительности — это подвиг среди грязи, хамства, безобразий. В России я бедствовал. Не знаю, как жили вы, но для меня это были мученические годы. Хорошо известные проблемы с высшим образованием, проблемы с защитой, публикацией работ, — он устало махнул рукой. — Такие вещи во всем цивилизованном мире называются не иначе как дискриминация! Что ж вы хотите — Россия!
— У вас действительно четыре языка?
— Да, восточные. Я занимался сравнительной лингвистикой. То, что мне удалось закончить языковой институт — просто чудо.
— Защитились давно?
— Какую защиту вы имеете в виду? — лукаво улыбнулся Якобсон. — Я доктор наук, но не путайте, не местный, с одной хилой диссертацией. Я — доктор настоящий, с двумя диссертациями, причем вторую писал одиннадцать лет. Издал множество статей и две монографии.
— А вот вы, Соломон, говорили, что в России образование никуда не годное… — заметил Вадим.
— Моя жизнь подтверждает общее правило. Подавляющее большинство испытывало на себе палочную систему образования и нарушение прав человека на всех ступенях научной карьеры! Вы знаете, как трудно устроиться в Москве на работу: там тысячи специалистов, а хороших институтов не больше десятка.
— Устроился? — легко спросил Илья.
Якобсон посмотрел юмористически:
— О чем ты говоришь!.. — он выдержал паузу и медленно добавил: — Став доктором, я был поставлен зам. директора института по науке.
— Да ты большой человек! — воскликнул Илья и сел чуточку поровнее, впрочем, глядя весело и независимо.
— Все в России знают, что значит получить такое назначение, — смущенно сказал Вадим, думая о чем-то другом.