Свет камней прокатывается по лезвию прижатого к горлу кинжала и исчезает, словно сорвавшаяся вниз капля. Прижатый к полу парнишка чувствует холодное прикосновение стали и замирает, пока струйка крови из разбитого носа перетекает на подбородок через дрожащие губы.
— Не надо, прошу!
Ада поворачивается на уже знакомый ей голос и лишь сейчас замечает во мраке, куда едва дотягивается свет, второго незнакомца, с круглыми от ужаса глазами жмущегося к стене между двух затворенных окон. Она не может как следует рассмотреть лица парня, но даже тьма не в силах скрыть того, как мелкая дрожь бьет его тело.
— Кто дал тебе этот кинжал? — едва слышно спрашивает Блез в повисшей за криком тишине.
— Отпусти его! Пожалуйста, отпусти!
На дверь обрушивается град ударов. Лишь сейчас Ада замечает, что шум драки снаружи утих.
— Кто дал тебе этот сраный кинжал?! — голос наемника почти срывается на крик, и сердце Ады подпрыгивает к самому горлу. — Кто научил тебя, маленького обсоска, как вскрыть им горло и не вымазаться в крови, будто ты ссаный мясник?!
— Ты! — выкрикивает парень, с шеи которого уже срываются первые алые капли. — Ты!
— И им же ты думал меня прирезать? Стоило заколоть тебя еще тогда, а не вкладывать в твою предательскую...
— Нам пришлось, Блез! Мавр не дал нам выбора, когда ты сбежал!
Пальцы наемника разжимаются, и от неожиданности парень падает щекой в собственные кровавые плевки. Лишь чудом его горло не напарывается на кинжал. Второй расценивает это как разрешение продолжить и спешно тараторит:
— Я говорил Рагну, что мы не должны подчиняться Мавру, что мы должны найти тебя и предупредить обо всем, а не идти против…
— Ты забыл уже, что Мавр с Киллианом на инициации сотворил?! — его товарищ зло дергается под молчащим Блезом. — Он в нужник сам сходить не может и не сможет уже никогда! Всех, кто к нему заходит, покуда он в сознании, убить себя просит, а ему восемнадцать только стукнуло, всего на год тебя и меня старше! И ты себе такого хочешь?!
Ада неотрывно смотрит на Блеза, будто все ее тело вдруг окаменело, словно вокруг нет больше никого. От ярости, охватившей его едва ли минуту назад, не остается и следа. Его лицо замирает, будто посмертная маска, а невидящий взгляд упирается в одну точку. Ада ничего не понимает и Ада боится. Боится до ужаса, как будто невидимая рука вдруг сталкивает ее с обрыва в темную пучину липкого страха, обволакивающего все тело, заползающего в нос, уши и рот, не дающего сделать ни единого вздоха. Ада хочет сорваться, вцепиться в его рубашку, встряхнуть и накричать, чтобы он пришел в себя, снова стал прежним. Таким, к которому она успела привыкнуть: холодным, расчетливым, тем, кто, как ей казалось, всегда знает решение, всегда находит способ справиться со всем, с кем рядом она могла не бояться.