Ветер воет, словно выбирающийся из могилы упырь, но кому как не этому человеку знать, что на этом кладбище подобного не случалось сроду. Он огибает внушительное мраморное надгробие, вдавливающее в землю гроб какого-то богатея, уже различая перед собой льющийся из окна хижины свет, и резко оборачивается, краем глаза уловив какое-то движение.
«Пошли вон, поганые птицы!» — замирает где-то в горле, прокатываясь по языку сиплым хрипом, когда сквозь почти лишенные листвы ветви кустарника он различает плывущую в воздухе темную фигуру.
Нет, не плывущую. Это лишь иллюзия от плаща, сливающегося с ночной темнотой.
Следом за первой, несущей в руке масляный фонарь, появляется еще одна, а за ней еще.
Старик опасливо прикрывает собственный закопченный фонарь полой плаща и считает.
Они идут гуськом, второй фонарь несет третий по счету. На каждом черный — или просто кажущийся таким в ночи — плащ, полами подметающий прелую листву. Шестеро.
Взгляд сам по себе останавливается на последней фигуре — никогда еще не доводилось видеть такого детину — и вновь перемещается к первой.
Она совсем миниатюрная, а рядом с тем здоровяком кажется ребенком. И движется как-то странно. То ли поскальзывается в мокрой грязи, то ли запинается о торчащие корни, будто вовсе не смотрит под ноги. Несколько секунд она стоит на месте, озираясь по сторонам словно в растерянности, а старик вдруг вспоминает про заряженный самострел, оставшийся в доме. Успеет?
Фигура срывается с места, оставляя спутников чуть позади, едва не отшвыривая фонарь в сторону, и бросается к одному из надгробий.
Темно, как в преисподней, да и от могилы он сидит ярдах в пятнадцати, куда уж рассмотреть надпись. Странно, эту часть кладбища он знает, как свои пять пальцев, но отчего-то высеченное на камне имя никак не вспоминается. Да и что им здесь только понадобилось, Лодур их подери?
Фигура опускается перед могилой на колени — прямо в грязь — что-то быстро говорит остальным через плечо. Голос у нее девичий, и ни слова не разобрать.
С неба льет все сильнее, пропитывая плащ. Оставшиеся пять фигур окружают коленопреклоненную, ничего не позволяя увидеть, и, ведомый странным инстинктом, старик решается на рискованный шаг.
До следующего кустарника чуть больше двух ярдов, зато это позволит ему увидеть происходящее. Никто из них и не подозревает о нем, куда больше их заботит нечто, обнаруженное девушкой. Старик коротко молит Тара о храбрости и бросается к кустам, словно по воле могучего бога укрытый далеким раскатом грома.