— Рыцарь-командор Клеменс де Бур, — тем временем женщина повторяет вычеканенную на табличке у портрета подпись, — во времена третьего Бунта — глава Священного ордена имени Венсана Кассатора. В названии Ордена, к слову, присутствует занятная ирония: он зародился и существовал на территории Делориана, а благословение на свое существование получил от имперской церкви Троебожия. Однако же его основатель, Кассатор, был полуэльфом родом из тогда только зарождавшегося теллонского государства, и до конца своей жизни, даже обосновавшись в империи, он остался верен пантеону Древних — богов первых рас. Иными словами, возглавляя благословленный имперской церковью Орден, он, тем не менее, был еретиком в глазах каждого имперца. Что до рыцаря-командора де Бура, согласно дошедшим до наших дней сведениям, он был племянником императрицы Астории, бастардом ее сестры, рожденным, по слухам, от простолюдина. Поэтому, не являясь ни наследником семьи своей матери, ни членом императорского рода, он приходился кузеном императору Рихарду. Именно под его предводительством Орденом были разбиты бунтовщики, что, к нашему большому горю, кроме победы людей привело и к страшному пожару в Верхнем Венерсборге. Впоследствии Орден активно помогал реформам императора, в ходе которых утратил свою функцию палачей и тюремщиков для абаддонов. А теперь прошу за мной, в завершение нашей экскурсии по истории Бунтов мне осталось рассказать об еще одной важной личности.
Следом за ней толпа движется в другую часть зала, минуя стеллажи со всяческими письмами, свитками, доспехами, довольно прилично выглядящим оружием, его обломками и многим другим, что даже узнать с первого взгляда удается не всегда. Каллен скромно идет позади остальных, чуть задерживаясь у стенда с обломком черной, будто уголь, стрелы. Наконечник ее все еще кажется таким острым, что можно порезаться, а обломанное древко будто обуглено на конце. На мгновение Каллену кажется, что на ней все еще осталась намертво всохшая в дерево корка крови какого-то бедняги.
Остальные тем временем вновь образуют полукруг возле новой картины. Изображенная на ней девушка отчего-то уже с первых секунд разительно отличается от от всех прежде виденных в этом зале людей. Несмотря на строгое темно-зеленое платье под горлышко, от нее тут же веет чем-то озорным и теплым, будто от солнечного майского утра. Вряд ли ее можно назвать красивой, но что-то завораживающее даже сейчас, на портрете, есть в ее густо усыпанном веснушками задорно улыбающемся лице, лучистых голубых глазах, тем не менее хранящих в своей глубине толику серьезной задумчивости, и небрежно распущенных длинных медных волосах с играющим в них солнечным светом.