— Вестимо чем, — Блез склоняет голову набок и хитро усмехается. — Чему ж еще свести вместе пирата и наемника, как не золоту?
— Золото! Золото! — мигом оживляется притихший Дедрик. — Отдать швар-р-ртовы!
— Стало быть на Языке, где уж не одно поколение пиратов каждый дюйм обнюхало, где-то золото схоронено? — не обращая внимания на птицу продолжает Тритон. — Не думаешь ли ты случаем, что я вчера родился?
— Не щекотно мамке-то было тебя с бородой рожать? — наемник фыркает. — Не нашли наверху, потому что внизу все запрятано, а нам известно где. Подсобишь с кораблем — отвалим щедрую долю.
— Сколько? — с деланным равнодушием интересуется пират.
— Половину.
— Половину? За половину я и десятерых на это подбить не сумею.
— Две трети.
— Три четверти.
— Две трети, жадный ублюдок.
— Все и девчонку, — Ада испуганно дергается от его слов, — другой капитан тебя и слушать не станет.
— Хер с тобой, — теллонец хлопает ладонью по столу, — три четверти и ни монетой больше. На девчонку не гляди, на нее и без тебя охотники имеются, — он бросает красноречивый взгляд на рыцаря и тот спешно отворачивается, чтобы заинтересовавшаяся Ада не заметила мигом покрывшего щеки румянца.
— По рукам, — Тритон широко улыбается, сверкая золотыми зубами. — Приятно иметь с тобой дело, Адан.
— Не то, что с тобой, — Блез поднимается из-за стола, с шумом отодвигая стул. — Когда отплываем?
— Через день, — пират в задумчивости откидывается на спинку стула. — На рассвете будьте в порту.
— Не заставляй себя ждать, — наемник первым подходит к двери и берется за ручку. — Не хочу в Пасти нюхать гарь от вашего Пироманта.
Глава 11, или Цитадель
С того дня минуло уже чуть более двадцати лет. Быть может, что я уже не помню всех сказанных тогда слов, хоть и отчаянно стремлюсь извлечь их из своей памяти. Быть может, годы украли у меня небольшие детали, способные чуть яснее представить читателю происходившее. Но одно я помню точно и не забуду, пожалуй, до конца своей жизни.
Я помню лица всех людей, что собрались вокруг меня в тот день. Я помню, как они смотрели. В их взглядах была восхитительная решимость, была несокрушимая вера в победу, вера в собственное превосходство над противником. Должно быть, по крайней мере на какое-то мгновение, я и сам был подобен им.
Теперь же, когда мне известно, чем все обернулось, я вспоминаю еще кое-что. Среди той разношерстной толпы я вспоминаю лица всех тех людей, что позже отдали свои жизни во имя спасения империи и всего человечества.
И все-таки, как бы ни хотелось мне поведать миру о той жертве уже сейчас, я должен рассказать эту историю в строгом порядке...