Зрительный зал воспринимал пьесу «Мещане» как политический манифест, сумев разгадать в образах действующих лиц и в их речах глубокий и острый социально-политический смысл.
В октябре и декабре нижегородцы увидели еще две пьесы, долго запрещавшиеся к постановке: «Вильгельм Телль» Шиллера и «Ткачи» Гауптмана.
Особенный успех у зрителей имела пьеса Шиллера. Смелые призывы Вильгельма Телля к борьбе с тиранией и возгласы на сцене «Долой тиранов!» встречались нижегородцами бурей аплодисментов и вызывали ответные выкрики из зрительного зала: «Долой самодержавие!», «Да здравствует свобода!» Под бурю аплодисментов падал тиран-наместник, пораженный стрелой швейцарского патриота.
Пьеса Гауптмана «Ткачи» была поставлена Басмановым в декабре, уже после известных событий в Москве и в Сормове. Пьеса изображала один из эпизодов восстания немецких ткачей в 40-х годах XIX столетия. Во время первого представления этой пьесы в нижегородском театре произошла демонстрация учащейся молодежи, и в зрительный зал пришлось ввести полицию. Песне восстания на сцене вторили партер и амфитеатр «Марсельезой».
Но далеко не все пьесы давали полные сборы. Если в объявляемой Басмановым за неделю вперед новой постановке не было «политической соли», можно было утверждать наверняка, что нижегородцы в театр не пойдут. Антрепренер терпел убытки, так как при валовом вечеровом расходе театра в 350 рублей, сборы за спектакль порой падали до 20 рублей в вечер. В тот год со всех концов России поступали сведения о крахе то одной, то другой провинциальной антрепризы. Чтобы дать возможность артистам Нижегородского театра как-то просуществовать до конца сезона, то есть до весны, труппа взяла на себя организацию товарищества, которому антрепренер Д. И. Басманов и передал театральные дела.
Всеобщее оппозиционное к существующему государственному строю настроение сказывалось и на репертуаре субботних литературно-музыкальных вечеров двух нижегородских общественных клубов. В Коммерческом клубе обычно выступали артисты городского театра, во Всесословном — журналисты. И те, и другие в завуалированной форме, часто эзоповским языком, громили, порицали, осуждали, разоблачали все гнусное в русской политической жизни, а иногда и откровенно смеялись над власть имущими. Ссыльный московский журналист Аким Чекин, писавший в газетах под псевдонимом Никто-Не, выходил на эстраду Всесословного клуба и начинал:
Позвольте рекомендоваться:
Я — петербургский, либерал,
Люблю в идейках завираться,
Но кто не врал? Но кто не врал?
Пленяем остроумья ширью,