Что было у СИС против Блейка? В любом случае, две однозначные улики: Айтнера за это время арестовали в Берлине, и он подписал признание, в котором упомянул и Блейка. Кроме того — и это было основной причиной: польский перебежчик передал американцам материалы, обвиняющие Блейка.
Довольно редко МИ 5 и МИ 6 раскрывали агентов в собственных рядах путем собственной инициативы или детективной работы. Обычно толчок поступал извне: в случае с Блейком — от Михаила Голеневского, польского двойного агента, сбежавшего в декабре 1960 года из Варшавы и перешедшего на сторону ЦРУ. ЦРУ и СИС систематически допрашивали поляка и получили от него документы, подтверждавшие, что в берлинской резидентуре СИС годами «копался «крот».
Одним из документов был годовой отчет СИС о деятельности англичан в Польше, который КГБ передало польской разведке. К этому отчету доступ имели только три «носителя секретов». И к их числу принадлежал Блейк. Эти факты, признание Айтнера, а также катастрофа операции «Золото» оказались достаточны, чтобы заподозрить Блейка в двойном шпионаже.
Допросы проходили в зале заседаний СИС на Карлтон Гарденс, где десятью годами раньше началась разведывательная карьера Блейка. Он собран и сконцентрирован, он отвергает все обвинения и указывает одновременно, что у Шерголда должны быть убедительные доказательства: доказательства, подтверждающие, что Блейк действительно советский шпион. Спираль закручивается все более узкими кольцами. На третий день Блейк признается.
Даже сегодня Блейк очень волнуясь вспоминает об этом роковом дне:
«Когда после обеда мой допрос продолжился, мои четверо коллег сменили тон. По моему мнению, это было не только трюком; они действительно укрепились в своем мнении обо мне, так что их слова получили больший вес.
Шерголд сказал: «Мы знаем, что вы работаете на Советы, но мы понимаем, почему. Во время Вашего пребывания в плену в Корее Вас пытали и «промывали мозги». Вы тогда признались, что Вы офицер СИС, и Вас шантажировали».
Когда до меня дошло, в каком аспекте ведущие допрос офицеры оценивают мои мотивы, произошло то, что противоречило любой форме инстинкта самосохранения. Я почувствовал, как меня захлестнула волна возмущения. Я захотел сказать им, что я действовал чисто по убеждениям, по собственной воле и из-за моей твердой веры в коммунизм. Не под давлением и не из-за денег.
И внезапно, не думая об этом, я закричал: «Меня никто не пытал, никто меня не шантажировал. Я сам пришел к Советам. Это было моим собственным решением — сотрудничать с ними. «Это стало моим признанием! Мои коллеги смотрели на меня с молчаливым удивлением».