21 декабря 1949 года, за неделю до его тридцативосьмилетия, бюро Клауса Фукса посетили из Скотланд-Ярда. Человек, которого Генри Арнольд представил Фуксу в этот день, был как вылитый похож на Шерлока Холмса. Уильям Скардон был высокого роста, тщательно ухаживал за своими усами, одевался с изысканной элегантностью британского высшего света и каждую удобную минуту раскуривал трубку. Его карьера криминалиста началась в лондонском отделе по расследованию убийств. Во время войны его взяла к себе на работу МИ 5, английская контрразведка. Теперь он пользовался заслуженной славой охотника за шпионами № 1. Но Генри Арнольд предупредил его: очень умный и интеллигентный физик, несомненно, окажется крепким орешком.
К удивлению Скардона, описанный Арнольдом как несловоохотливый человек, ученый сразу же, не переставая, начал рассказывать — как будто давно ожидал такого случая. Во всех подробностях Фукс описал, выкуривая одну сигарету за другой, историю своей жизни: юность в Германии, студенческие годы в Киле, карьеру физика в Англии и в Америке. Скардон молча сидел в кресле. Чтобы не мешать потоку красноречия своего собеседника, он не стал делать заметки.
Когда Фукс после более чем часового монолога дошел до своей работы в Колумбийском университете в Нью-Йорке, Скардон прервал его внезапным вопросом: «Не было ли у Вас в Нью-Йорке контактов с советскими учреждениями? И не передавали ли Вы сведения о своей работе этим людям?»
Фукс остолбенел. После паузы он дрожащим голосом ответил: «Я ничего об этом не знаю».
Скардон попал в «десятку». Ученый, который всегда выражал свои мысли с математической точностью, был неуверен. «Я ничего об этом не знаю» — это неосознанное признание чувства собственной вины. Вечером Скардон вернулся в Лондон и сообщил своим руководителям, что уверен в виновности Фукса.
В последующие недели он продолжил со шпионом игру в кошки-мышки. Скотланд-Ярд и МИ 5 требовали ускорить получение признания. Скардон еще трижды ездил в Харвелл, разговаривал с Фуксом об его отце и его переезде в Советскую оккупационную зону, о возникшем из-за этого риске для атомного центра, и снова обвинил его в выдаче секретов, которую Фукс стойко отрицал. Между обоими мужчинами возникли странные, почти доверительные отношения — они обращались друг к другу по именам: Клаус и Джим.
Фукс стоял на грани нервного срыва. Если у Скардона есть доказательства его предательства, почему же он не арестовывает его? Очевидно, думал загнанный в угол шпион, подозрения это только какая-то мелочь, которую нужно откорректировать в досье. Он почти пришел туда, где его хотел видеть Скардон. Шаг к признанию должен был быть легким — в случае необходимости, с помощью тонких трюков. Скардон прилагал все усилия, чтобы подвигнуть ученого не от мира сего к исповеди.