Наверное, со стороны это представляло собой довольно странное зрелище: пять человек делали вид, что никуда не торопятся, хотя спешили изо всех сил. Компанию возглавлял Блудов — единственный из всех знавший конечную цель их маршрута, за ним шел Яйцин, следом — Костя Сюткин и Рябинина, а последним, замыкая это шествие, двигался известный журналист Григорий Лапшин. Когда им кто-нибудь встречался, то компания переходила на нарочито чинный шаг, как будто просто вышла прогуляться, так сказать «подышать свежим воздухом». Но едва коридор впереди пустел, как все пятеро тотчас переходили с обычного, прогулочного шага на какой-то совершенно дикий семенящий бег, и бежали так до тех пор, пока снова на кого-нибудь не натыкались…
Двигаясь подобными «перебежками», эта странная пятерка перешла со второго «горизонта» на третий и свернула в короткий рукав коридора. И только здесь Яйцин догадался, куда их ведет Блудов. Рукав заканчивался уже знакомой дверью медсанчасти.
— Вот! — выдохнул врач, с трудом переводя дыхание.
— Что? — не понял начальник охраны и безопасности.
— Там, — коротко произнес врач и кивнул на дверь.
— Да что там?! — начал терять терпение Яйцин. — Говори толком, Илья, что ты тянешь кота за… — он осекся, быстро посмотрел в сторону Рябининой и не стал уточнять за что именно тянул Блудов кота.
Однако врач не спешил — он все еще восстанавливал дыхание. Развел в сторону руки, вздохнул, выдохнул, попытался присесть, но не смог. Схватился за поясницу и тихо ойкнул.
— Господа, — внезапно заговорил Лапшин. — Я конечно понимаю, что этот… э-э… театр «Кабуки» довольно интересен, — он ткнул пальцем в сторону Блудова, который все еще продолжал делать свои дыхательные упражнения. — Но, наверное, все-таки не для этого мы бежали сюда…
— А тебя никто и не звал! — звонко сказала Рябинина.
— Тебя, между прочим, тоже!
— А вот это не твое дело!
— Мое это дело или нет…
— Ребята, ребята! — вмешался Костя Сюткин в эту пикировку. — Юлия, Григорий, ну что вы как дети, ей-богу!..
— Пусть не начинает!.. — поставила последнюю точку Рябинина, с вызовом смотря на Лапшина.
Лапшин открыл рот, хотел что-то сказать, и судя по всему — достаточно язвительное. Но ничего не сказал, лишь пренебрежительно пожал плечами и даже отвернулся, всем своим видом показывая, что говорить тут не о чем. Кажется, молчание обидело Юлию Рябинину еще больше.
— Всякое пренебрежение ведет к цинизму… — начала она, но тут пришедший в себя Яйцин громко рявкнул:
— Ти-хо!
Все с изумлением посмотрели на него, и даже Блудов замер в неудобной позе.