Все шло по плану, пока этот дурачок вчера вдруг не взбунтовался. Думал, что Лизавету можно просто взять и бросить. Правда, и она сделала ошибку, поторопилась, но теперь, взвесив все «за» и «против», решила, что еще не все потеряно.
Но вот как вести себя с юной Петровской, она не знала. Что с такой взять? Еще, поди, драться начнет, чего Лизавете никогда делать не приходилось.
Произносить какие-то успокаивающие слова не поворачивался язык, тем более что всего полтора часа назад она сама позвонила этой… хулиганке домой и что-то ей говорила… Другая бы сглотнула, а эта отношения выяснять примчалась. И ведь такая никаких доводов слушать не станет, а вцепится своими острыми когтищами, еще все лицо расцарапает. Говорят, следы от них очень долго заживают.
Вика ждала. От возбуждения она не могла устоять на месте и переминалась с ноги на ногу, как боксер на ринге. Даже отошла от разлучницы чуть подальше, чтобы иметь разбег. Или замах.
Удар, удар… Еще удар…
Опять удар — и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.
Или вот так сейчас вскинуть правую ногу и ударом под подбородок влупить этой разлучнице, которая от страха не иначе язык проглотила!
Ну, пусть и не в подбородок, а хотя бы под зад поддать.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, — наконец выдавила Елизавета и собралась гордо покинуть плацдарм, где столкнулись их с Викторией интересы, но не тут-то было.
Разве не для того выходят на тропу войны, чтобы испить вражьей крови?! Вика иногда выражалась по-книжному, но это были издержки бабушкиного воспитания.
— Вы как предпочитаете, мадам, — сказала Вика, проворно заступая ей дорогу, — лишиться волос или руки?
— В каком смысле — руки? — спросила Лизавета, пятясь назад.
— В том смысле, что я вам ее сломаю!
Вика наступала. Настроение у нее было хулигански-задорное. Соперница ее боялась. Слепому было бы видно, она едва не уписалась от страха.
Теперь Вика понимала, что имели в виду ребята с ее улицы, когда говорили: «А я его взял на понт, типа “пасть порву, моргалы выколю!” И он спекся!»
Придется все-таки отпустить ее небитой. А жалко, руки так и чешутся.
Но чем-то же жажду мщения надо утолить. Ну хотя бы плюнуть на землю и носком плевок растереть.
А еще Виктория хотела сказать напоследок что-то очень остроумное, такое, чтобы припечатать эту хищницу на веки вечные, выжечь на ней клеймо… и в этот момент проснулся персональный Викин святой — «коверный клоун».
Отчего-то веселить толпу он любил именно в такие вот напряженные минуты, когда нужна вовсе не клоунская расслабленность, а сосредоточенность и точность.