Потом подкатила война.
И осталась Анна на катере сама хозяйкой. Навигацию плавала за капитана, тянула, думала, отвоюется, вернется...
Возвратился Стрежнев через пять лет. Цел, невредим, лишь слегка обгорел в танке. И снова — река. В затоне появились новые катера — дизельные, а Стрежневу, танкисту, не надо было и переучиваться. Вскоре подрос сын Игорь, заменил мать — стал по летам матросить у Стрежнева... И вот уж семь лет, как закончил водный институт, инженер. Теперь и последняя, Нинка, врач вон. «А я, значит, пенсионер. Да неужели?! И когда все прошло? Э-эх-ма...»
3
А мороза все не было.
На третий день вспомнили Стрежнев с Семеном о своих рюкзаках с продуктами, погребенных в катере, расстроились: в оттепель могло все испортиться. Стрежнев набросился на Федора:
— Ну что, ворожея, где твои морозы?
— А сам не понимаю. Гляди, как взбесилось — льет и льет.
— Льет... Время ей, видно, лить-то. Чего стоишь, давай хоть какие-нибудь опорки, да, чай, идти надо, пропадет ведь все! — раздражительно ответил Стрежнев. Теперь, с похмелья, стало еще тошнее. «Глаза бы не глядели на эти реечные переборки. Хоть уйти от них к черту скорее», — думал он.
Федор молча повел их в кладовку.
Одна пара резиновых сапог нашлась сразу. Сорок пятый размер. Стрежнев, не стирая с них пыли, тут же стал переобуваться из валенок. Семену не повезло: попался всего один сапог на левую ногу, да и то с оторванным голенищем — наподобие женского бота. Перерыли всю кладовку — другой сапог как провалился.
— Подожди-ко... — задумавшись, сказал Федор и ушел.
Он пришел в кочегарку, нащупал и вытащил из-за котла ссохшийся, в паутине кирзовый сапог, помочил его под краном, подергал за голенище — «обмякнет» — и понес.
— На! — как поленом, стукнул сапогом возле ног Семена.
— Хуже-то не нашел, — обиделся Семен. — А второй где?
— Вона, — указал Федор на «бот». — У меня ведь не склад.
Семен вопросительно поглядел на Стрежнева. Но тот, не замечая, встал, ловко притопнул надетым сапогом, озорно спел:
Эх, теща моя, хуже лихорадки:
Щи варила, пролила зятю на запятки!..
И после этого с серьезным видом сказал Семену:
— Не надевай, иди в валенках — мягше!
Семен понял насмешку, сопя, подобрал опорки и пошел переобуваться в каюту.
А Стрежнев все похохатывал у шкипера. Кинуло его в другую крайность: решил на все глядеть проще, жить так, спустя рукава.
Ближе к полдню, поминутно сбиваясь с раскисшей ненадежной дороги, брели они обнаженными гривами к катеру, оглядывали вокруг все новое, вытаявшее, поражались: «А-яй!.. Вот так осадило!»