Потом он, кажется, очнулся, вроде куда-то шел, на ком-то повиснув, совершенно ничего не видя. Лестница… да сколько же в этом городе лестниц? А потом все-таки упал больше не в силах пошевелиться.
Во сне он снова был мальчишкой, не старше того, с улицы. Еще до пансиона мама будила его, гладя по голове, перебирая волосы. Она все время была занята какими-то своими, взрослыми, делами, а когда не была занята — читала или вышивала. Но эти утренние мгновения были только его, и он не торопился открывать глаза, нежась под ее прикосновениями. Потом можно было потянуться — чтобы погладили по животу, потрепали, точно щенка, подставившего пузо. Но пока шевелиться не хотелось.
— Что с ним? — пробился сквозь сон встревоженный голос матери.
— Ничего серьезного, госпожа, — ответил женский голос. Знакомый… Иде? Откуда она здесь? И где — здесь?
— Достаточно будет отоспаться и подождать, пока тело восстановится.
— Восстановится после чего?
— Наставник учил, что только сам больной должен решать, кто и сколько может знать о его состоянии. Если, конечно, речь не идет о спасении жизни, но…
— Значит, сейчас речь идет о спасении жизни.
Этот тон он знал, и словно наяву представил взгляд, под которым разом смерзалось нутро.
— Ожоги…
— Довольно! — Он резко сел. Снова закружилась голова — пришлось замереть, соображая, где верх, а где низ. Значит, не приснилось. Твою ж… Он поклялся никогда не возвращаться домой и намеревался клятву сдержать — но надо же было встретиться, за десятки лиг от дома, в чужом огромном городе. — Я здоров.
— Вижу, — усмехнулась мать.
— Не совсем, — сказала Иде. — Но действительно ничего серьезного. Поешь, поспишь, попросишь кого-нибудь подновить плетения, и будешь как новенький.
— Спасибо, — кивнул Гуннар. Огляделся. Маленькая, но чистая комната, две кровати, жаровня в углу у стены. На второй кровати сидел мальчишка. Зыркнул с любопытством, снова уткнулся в книгу. Кажется, ту самую, что держал, выходя из книжной лавки.
— Где…
— В «Аисте и короне», — сказала Иде.
— Сюда было ближе всего, — вмешалась мать. — И оказалось, что в таверне живет целитель.
Гуннар кивнул. Поднялся с кровати, словно не заметив, как потянулась к нему мать, поклонился, четко и выверенно, как учили в пансионе — так должен кланяться младший уважаемому, но не близкому старшему.
— Благодарю и вас, миледи.
Мать замерла, руки, уже начавшие подниматься, чтобы обнять, упали. Ответный поклон оказался столь же выверенным и в точности соответствующим этикету. Вот и славно, вот и объяснились.
— Не чаяла встретить тебя среди живых.