Но тут он почувствовал, как секретарша дергает его за руку — именно она первой поняла, куда бежать. Он отреагировал не сразу, и девушка завопила прямо ему в ухо. Наконец он тоже увидел нужное здание, развернулся, и они бросились в нужном направлении, пробираясь через ряды остановившихся автомобилей, сталкиваясь с растерянными пешеходами, и в итоге через несколько секунд уже отчаянно пробивались сквозь рвущуюся в бомбоубежище толпу.
Протискиваясь все дальше и дальше в глубь убежища, уже битком забитого стоящими плечом к плечу людьми, он вспомнил о своем недавнем пациенте, мистере Три, и тут внутренний голос вдруг совершенно отчетливо произнес: «Это твоих рук дело. Посмотри, что творится. Ты всех нас убил!»
Секретарша где-то затерялась, и теперь он остался совершенно один в толпе незнакомых людей; он дышал им прямо в лицо, и они дышали в лицо ему. Тесное пространство подвала заполняли детский плач, голоса женщин-матерей, которые обычно среди дня делали покупки, и их отпрысков. «Интересно, закрыли ли двери? — подумал он. — Началось или нет?» Да, началось, момент настал. Он закрыл глаза и начал молиться вслух, произнося слова молитвы как можно громче и пытаясь расслышать их, но ничего не слышал.
— Послушайте, довольно, — рявкнула ему в ухо какая-то женщина, рявкнула так громко, что аж в ухе заломило. Стокстилл открыл глаза и увидел сердито уставившуюся на него женщину средних лет. Глядя на нее, можно было подумать, будто ничего особенного и не происходит, будто главная здесь неприятность — это громкая молитва. Она явно готова была заткнуть его любой ценой, и он, к собственному удивлению, вдруг смолк.
«Неужели ее только это и беспокоит?» — изумится он, испытав вдруг какой-то едва ли не благоговейный трепет перед такой целеустремленностью, перед такой безумной силой воли.
— Прошу прощения, — сказал Стокстилл. — Дура набитая, — добавил он, но не был услышан. — Достал я тебя»? — будто не обратив внимания на отсутствие реакции, продолжал доктор, но теперь она уже сверлила негодующим взглядом кого-то другого, то ли случайно толкнувшего ее, то ли наступившего на ногу. — Тогда извини, старая глупая ворона, извини, чтоб тебя… — Он принялся ругать ее последними словами, сквернословя вместо того, чтобы молиться, и вдруг почувствовал, что ругань приносит облегчение, причем куда большее, нежели молитва.
В самый разгар своей бранной тирады на него внезапно снизошло очень странное и в то же время очень четкое озарение. Да, действительно, началась война, их бомбят, и, возможно, они все погибнут. Но только бомбы бросал на них Вашингтон, а вовсе не китайцы или русские. Произошел какой-то сбой в работе космической системы противоракетной обороны, она пришла в действие, и ничто теперь не могло ее остановить. Да, это была война, несущая гибель всему живому, но причиной ее стала какая-то роковая ошибка. В происходящем не было никакого злого умысла. Он не чувствовал особой враждебности в начавшейся бомбардировке. Это не было ударами возмездия, все происходило как-то холодно, абсолютно равнодушно и бесстрастно Все равно что его переехала бы его же собственная машина — событие теоретически возможное, но совершенно бессмысленное. Дело было не в политике; имел место некий сбой, поломка, несчастный случай.