Нура восседала на плечах Барака. Эти двое трещали как сороки, не скупясь на восклицания. Меня забавлял их силуэт, маячивший впереди: по контрасту дядя казался еще монументальней, Нура – еще миниатюрней, и мне эта парочка напоминала великана, похитившего ребенка.
Я наслаждался прогулкой по девственному лесу, понимая, что веселая и беззаботная жизнь с дядей кончается и страница моей жизни переворачивается. Я не знал, что ждет меня впереди, но понимал, что с простодушной дикой жизнью покончено.
Вечером мы подошли к деревне. Тонкие прямые деревца, набиравшие силу, походили на часовых, стерегущих Озеро, а над ним сновали крикливые ласточки с глянцевыми иссиня-черными крылышками.
– Ночку отдохнем, моя красавица, а утречком вернешься в свою деревню, – объявил Барак, ссаживая Нуру на землю.
* * *
Мой отец вершил суд под Липой справедливости.
Мы молча двигались к нему.
Когда он заметил меня, его лицо окаменело, потом он увидел Нуру, державшую меня за руку, и глаза его вспыхнули. Он закусил губу, на лбу его залегла складка, вены на шее вздулись; он следил за нашим приближением, как за неумолимым извержением раскаленной лавы из жерла вулкана.
Я остановился в нескольких шагах.
– Тебе здесь не рады, – пробурчал он.
– Здравствуй, отец.
Я не поддался на его тон и сохранял спокойствие.
Он ткнул пальцем в сторону Нуры:
– Эта женщина больше не войдет в деревню. Пусть уходит немедленно.
Мы не шелохнулись.
Он прошипел, косо глядя на Нуру:
– Я считал тебя мертвой и был этому рад.
Выдержав его взгляд, она ответила:
– Я тоже считала себя мертвой и была этому рада. Благодаря Ноаму я поняла, что жива, и это радует меня еще больше.
– Замолчи.
– Мне жаль тебя, Панноам. Ты хотел быть всем и поэтому стал никем.
Побагровев, он взревел:
– Молчи, змея!
Она решительно подошла к нему вплотную и проговорила, глядя ему прямо в глаза:
– Замолчу, когда ты расторгнешь наш брак.
– Исчезни!
– Объяви о расторжении нашего брака прилюдно, объяви! Верни мне мою жизнь и забирай свою!
Прослышав о нашем появлении, на поляну стекались сельчане. Пришла и моя мать.
Панноам прошипел сквозь зубы:
– Я не сделаю ничего, что доставит тебе удовольствие, гадюка.
Нура расхохоталась ему в лицо и окликнула меня:
– Достойное заявление супруга, не правда ли, Ноам?
Вне себя от злости, Панноам схватил ее за шею. Она вздрогнула, замерла, но вместо того, чтобы отбиваться и защищаться, презрительно взглянула ему в глаза:
– Давай! Убей меня! Кабана или мужчину ты одолеть уже не в силах. А женщину, может, и сумеешь…
Отец в бешенстве еще крепче стиснул ей горло. Нура побледнела.