– По-моему, «Тритон» подойдет. Ты рыбу любишь?
Осторожно, ловушка: дать утвердительный ответ на этот гастрономический вопрос означает принять приглашение и завязать начатки отношений.
– Превосходно! – бросил он.
Зачастую лучший способ выйти из затруднительного положения заключается в его приятии. Находчивость или малодушие? Не важно.
Новоиспеченные приятели покинули бар в квартале Мар-Михаэль, где скоротали вечер, и уселись в ярко-красный спортивный автомобиль обтекаемой формы и с откидывающимся верхом. Они едут через Бейрут. Хасан рассуждает, крутит руль, переключает скорости, по пути приветствует приятеля, совершает разворот, сигналит, благодарит – и все это мастерски, проворно, с прямой спиной, свободной жестикуляцией и полнейшей непринужденностью. От него исходит то жизнерадостное обаяние, которое основано на свойственных мачо и присущих мужчинам Ближнего Востока беззаботности и уверенности. Его словоохотливость могла бы вызвать нарекания, однако удерживается в границах дозволенного.
Они познакомились в кафе две недели назад. С тех пор как в квартире, снятой у вдовы, чтобы марать бумагу, Ноам начал свое повествование, он не испытывал необходимости ни в одиночестве, ни в этикете. Он сочинял повсюду, он покидал комнату, не выходя из своей книги, он уносил ее в себе – лучше даже сказать, она передвигалась внутри его. Если поначалу он сознательно усаживался за стол, подобно тому как рыбак выходит в открытое море, то теперь он больше не искал сюжетов: сюжет сам находил его. Стоило ему проснуться, как его уже призывала новая страница; он склонялся над ней, и строки лились одна за другой.
В тот понедельник Хасан неожиданно воздвигся перед ним. Уткнувшийся в свою тетрадь Ноам сперва увидел только обтянутые темными джинсами слегка широковатые бедра, дорогущий кожаный ремень и безупречную ослепительную сорочку под наброшенным на плечи свитером.
– Ты что, писатель?
Ноам поднял глаза к улыбающемуся, загорелому и веселому лицу Хасана:
– Нет.
– Однако целый день пишешь.
Ноам покраснел, будто его застали за чем-то постыдным. Его сосредоточенность на прошлом помешала ему осознать, что в настоящем он остается вполне видимым.
– Я не писатель. Я…
Хасан ждал ответа, Ноам брякнул первое, что пришло в голову:
– …Историк.
– Круто! Какого периода?
– Неолитического.
Ноам предполагал, что на этом диалог прекратится, потому что за долгие тысячелетия удостоверился, что доисторический период вообще не интересует людей, каковые, подобно ловко скрывающим бедных родителей нуворишам, опасаются изучения своих корней.