Ясное лицо, горящий взор – Барак был в великолепной форме и уже экипировался для экспедиции. Он вырядился в шкуры, обвешался котомками и, мускулистый и ко всему готовый, держался прямо – незаметно было, что у него недостает одной ноги, которую заменял протез из оленьей кости.
Обхватив широкой ладонью шею Елены, он нежно привлек ее к себе и стал тыкаться губами ей в плечо:
– Елена, душа моя, позволь мне любить Ноама. Я не просто без ума от твоего сына, но дорожу им как своим собственным.
– Нашим? – подсказала зачарованная Елена.
Не в силах сдержать на людях своих порывов, они принялись жадно целоваться.
Елена и Барак высказали то, о чем я уже долгое время смутно догадывался: я был тем ребенком, которого они мечтали бы произвести на свет, а потому превратился в их общего сына. Отцовства Панноама для них словно бы не существовало.
Когда они разомкнули объятия, я поблагодарил Барака:
– Спасибо, дядюшка, что вызвался сопровождать меня.
Мама прекратила сопротивляться и укоризненно, хотя и с довольно томным выражением взглянула на Барака:
– Выходит, я никак не влияю на твои решения?
– Ты влияешь на мои поступки: я буду рваться к тебе.
Она горделиво заквохтала, стараясь под притворным ворчанием скрыть свою радость, а потом обратилась ко мне:
– Береги его, Ноам. Он уже не так молод.
– Шалунья, ты бы предпочла юнца? – осведомился он, поглаживая ее по спине.
Жаждущая его ласки, она не возразила.
– Мама, пожалуйста, позаботься о Нуре. Она плохо себя чувствует.
– Ну конечно! – воскликнула Мама.
– Что «конечно»? «Конечно, ты о ней позаботишься»? Или «конечно, она плохо себя чувствует»?
Мама усмехнулась:
– В таком порядке: конечно, она плохо себя чувствует, и конечно, я о ней позабочусь. Вот в чем разница между молодой женщиной и зрелой, мой мальчик: молодая заболевает, зрелая злится – она себя бережет… В силу возраста и опыта мы протестуем, не рискуя своим здоровьем.
* * *
Мы брели вдоль берегов Озера.
Едва заметная тропа, которую проторили торговцы, ремесленники и даже скотоводы, тянувшиеся на нашу ярмарку, местами исчезала под слоем воды. Неоднократно, когда затопление проникало слишком далеко в долину, нам приходилось делать крюк; зато обрывистые и каменистые части гораздо меньше страдали от паводка.
Размокшая, вязкая и блестящая почва даже на расстоянии от берегов затрудняла движение: мы то скользили, то утопали по щиколотки, то не могли оторвать от земли безнадежно отяжелевшую от грязи и разбухшую от воды обувь.
Несколько подавленный, с щемящей тревогой на сердце и пересохшим горлом, я не испытывал того восторга путешественника, не слышал того зова неведомого, что бодрят, придают сил, наполняют легкие и наделяют ликованием, заставляющим забыть про усилия; мои ноги с трудом волокли лишенное всех желаний вялое и измученное тело.