Когда занятие окончилось, Нура напоила отца.
– Отец, нам надо поговорить.
– О чем?
– О Нуре.
Нура вскинула голову, будто ужаленная.
Панноам поднял глаза и спокойно на меня посмотрел:
– Ты прав, пора поговорить. Я принял решение.
Я задрожал в ожидании неминуемого счастья.
– Я женюсь на Нуре, – объявил отец. – Она будет моей второй женой.
На меня уставился медведь.
Громадный бурый медведь в два раза выше меня, в три раза шире и в пять раз зловоннее. Его блестящий кожистый нос подергивался, пытаясь меня распознать. Он замер в нерешительности. Как ему быть? Кто перед ним? Враг? Друг? Если он опустит на меня лапу, мне конец.
Я в ужасе съежился. Меня прошиб холодный пот, во рту пересохло. Мне хотелось зарыться в землю. Меня убивала его близость, я ощущал его теплое дыхание, его враждебность, его пульсирующую мощь, укутанную меховой шубой. Черные бусины глаз, близко посаженных по сторонам длинной морды, запрещали мне шевелиться. Широко расставленные уши, прислушиваясь ко мне, подрагивали.
У меня перехватило дыхание; по рукам и ногам пробегала мелкая дрожь – значит я был еще жив.
Медведь распахнул пасть, на удивление нежно-розовую; челюсти – два ряда отменных зубов, острых клыков и добротных коренных; зверь испустил пронзительный рев. Но, как ни странно, этот рев не был ни злобным, ни грозным; он был сродни зевку и выражал, скорее всего, разочарование.
Медведь презрительно отвернулся, мягко опустился на четвереньки и, будто меня нет, побрел вразвалку своей дорогой. Но на краю поляны обернулся и вопросительно на меня посмотрел: «Ну что, идем?»
Плоский медвежий череп недвусмысленно давал понять, что с его хозяином не может быть торговли: либо подчиняешься, либо пощады не жди.
И я пошел за ним на почтительном расстоянии.
Убедившись, что я не своевольничаю и послушно за ним тащусь, он будто забыл про меня.
На берегу реки он напился воды, окунул голову, поморщился, почмокал, чихнул, плюнул и мечтательно уставился на бегущую воду. Вдруг его левая лапа вытянулась вперед, ткнулась в волну и махом извлекла из нее поддетого когтем вертлявого лосося, чешуя которого переливалась всеми цветами радуги. Кто бы подумал, что этот увалень проявит такое проворство? Медведь подбросил рыбину в воздух, проследил, как она взвилась над ним штопором, и поймал разинутой пастью. В три жевка размолол добычу и отправил в свое необъятное брюхо.
Насытившись, он пошел по мшистой тропинке вдоль берега, взобрался на груду камней и пропал из виду.
Что делать? Я растерялся. Я мог удрать, броситься в реку, улизнуть вплавь.