Когда Маргарет вернулась, я встретил ее в холле. Вопреки моим ожиданиям, она нисколько не воспряла духом после прогулки, а оставалась все такой же бледной и печальной. При виде меня, однако, глаза ее просияли.
– У вас какие-то добрые новости? – спросила она, пытливо глядя на меня. – Отцу лучше?
– Да! А почему вы так решили?
– Прочла на вашем лице. Я должна сейчас же пойти к нему!
Маргарет торопливо двинулась прочь, но я ее остановил:
– Он сказал, что пошлет за вами, как только оденется.
– Сказал, что пошлет за мной! – изумленно повторила она. – То есть он очнулся и пребывает в ясном сознании? Я и не поняла, что ему стало настолько лучше! Ах, Малкольм!
Она опустилась в ближайшее кресло и расплакалась. Признаться, у меня самого глаза невольно увлажнились. Увидев ее безмерную радость и душевное волнение, услышав свое имя, произнесенное ею в такую минуту и с таким искренним чувством, и исполнившись самых упоительных надежд, я совершенно перестал владеть собой. Маргарет заметила – и хорошо поняла – мое состояние. Она протянула мне руку, и я горячо пожал и поцеловал ее. Подобные мгновения, дающие влюбленным возможность проявить свои чувства, суть истинный дар богов! Я и прежде знал, что люблю Маргарет, но до сих пор смел лишь надеяться на взаимность. Однако сейчас пылкая готовность, с какой она протянула мне руку и ответила на мое пожатие, и огонь любви, засиявший в прекрасных глубоких темных очах, устремленных на меня, были красноречивее любого признания, которого может ждать или требовать самый нетерпеливый и настойчивый влюбленный.
Мы не произнесли ни слова – в них не было необходимости. Не будь я даже связан клятвенным обещанием молчать о своей любви, все равно никаких слов не хватило бы, чтобы выразить владевшие нами чувства. Взявшись за руки, как дети, мы поднялись по лестнице и остановились на площадке в ожидании зова мистера Трелони.
Шепотом на ухо (так было гораздо приятнее, чем говорить обычным голосом, держась на расстоянии, не столь близком) я поведал Маргарет, как ее отец пришел в сознание, о чем спросил в первую очередь и какой разговор у нас затем состоялся, умолчав лишь о том, что, среди всего прочего, речь шла и о ней самой.
Вскоре в комнате прозвенел колокольчик. Маргарет стремительно скользнула прочь от меня, оглянулась, предостерегающе приложила палец к губам и, подойдя к двери, тихо постучала.
– Войдите! – раздался звучный голос.
– Отец, это я! – проговорила она, задыхаясь от волнения.
В комнате послышались быстрые шаги, дверь стремительно распахнулась, а в следующее мгновение Маргарет ринулась вперед – и оказалась в отцовских объятиях. Сказано было совсем мало, лишь несколько отрывочных фраз: