Жизнь со смертью визави (Цветков) - страница 2

На первую страницу
И чёрным бархатом покрыл.
Своей рукой он сонмы звёзд
На бархате изобразил.
Все получалось у него.
Соседи в голос, как один,
Превозносили мастерство
И опытность его седин.
… Но вот закончил. Вытер пот.
И Сын взошёл на эшафот.

Тени

Осенний сад застыл в преддверье листопада…
В узор ветвей притихших сумерки вплелись,
и тонкий аромат грядущего распада
таит в пучках травы уже чуть прелый лист.
Какая горькая прохлада! И какая
на всём печаль!.. По камертону тишины
настроив сердце, память извлекает
созвучья давних слов, предчувствия и сны.
И сладко мне стоять средь призраков манящих,
лелея в памяти бесплотный их улов,
и видеть, как сквозь ряд торжественный стволов
последний солнца луч уводит дальше в чащу, —
в Элизиум ночной, под тёмный свод ветвей,
дрожащую толпу ещё живых теней.

Безумие

Бывает — ночью скрипнет дверь:
крадётся тихими шагами
безумие — пятнистый зверь
с бледно-лиловыми зрачками.
Движенья плавные легки.
Он припадает к изголовью,
и ромбовидные зрачки
его вскипают чёрной кровью.
От шкуры с крапинами звёзд
исходит тонкий запах тлена.
Он лижет руку мне, как пёс,
роняя на пол хлопья пены.
Но знаю: стоит мне вздохнуть,
иль взгляд лилово-водянистый
поймать — и прянет мне на грудь
безумие — мой зверь пятнистый!

На балу сновидений

В небе простуженном, снежном и мглистом,
в снежной и мглистой тоске твоих глаз,
помню: нездешняя, блеском лучистым,
блеском лучистым надежда зажглась.
В тихом сиянии том серебристом,
в том серебристом, окутавшем нас,
вечер доставил нас в синюю пристань,
в синюю пристань — полуночный час.
Всё растворяется в памяти мутной.
Но до сих пор этой грёзы минутной,
грёзы минутной забыть не могу:
словно в ту ночь, на балу сновидений
вижу я ангелов белые тени,
белые тени на чёрном снегу.

С любой строки

Прошу — сегодня не покинь!
Дождись — и час придёт:
начну молчать с любой строки,
что вдох мой оборвёт.
И вздрогнет каплей грустный сад.
Но ты его ветвей
не испугай. Он будет рад
несмелости твоей.
Застынь и вслушайся — ведь так
не в каждую же ночь
призывно-страшно дышит мрак,
что даже жить невмочь!
Бежать — куда? Ведь там стеной,
навеки плен суля,
уже скрепили сговор свой
с жасмином тополя.
Творец достал свои стихи,
сломав луны печать,
и мне теперь — с любой строки —
один исход: молчать.

«Я большей правды не ищу…»

Я большей правды не ищу —
зерна, что зреет в борозде,
и, зная путь к своей звезде,
к другим дорогу не мощу.
Я верю, — в час, когда слежу
за вереницей птичьих стай, —
что, перейдя времён межу,
коснусь иных, нездешних тайн.

Иконник

На колокольне уцелевшей,
в провинциальном городке,
сжимает кисти в кулаке
старик, от ветра посиневший.
Следующая страница