Мика сунул руку под доску, нащупал гвоздь длиной девяносто миллиметров — других размеров и не было — крепко взялся за него возле шляпки и резким ударом воткнул в голень нависшего над ним охранника.
О, это было больно! И тому, и другому. Правда, Прокопьеву было больнее — он даже задохнулся от страдания, исторгнув из себя лишь слабый писк. Четырехгранный кованый гвоздь глубоко вонзился на ладонь ниже колена, собрав возле своего острия все мыслимые болевые точки.
Охранник, открыв рот и выпучив глаза, согнулся в три погибели, намереваясь ухватиться за уязвленную конечность. На Мику дыхнуло запахом перегара и гнилых зубов, что тоже способствовало дальнейшему его действию.
Он нашарил еще один гвоздь и с силой ткнул им в височную долю своего противника. Немедленно тонкая струйка крови потекла у Прокопьева из носа, капая на грудь барона. Сам охранник опустился на колени и захрипел. Вероятно такой поворот событий его устраивал не очень.
А Мика, перевернувшись через голову, вскочил на ноги и, схватив первое, что подвернулось под руку, стал бить им, как молотком, по торчащей шляпке, вбивая ее все глубже в висок охранника. Понадобилось всего пара метких ударов, правда, несколько раз при этом промахнувшись, опуская рукоять маузера — вот что он ухватил — на скулу и макушку.
Вскоре Прокопьев перестал хрипеть.
Мика, не расставаясь с пистолетом, поскакал к входной дверце и запер ее тем же образом, что и раньше. Только после этого он позволил себе перевести дух и прислушаться: ни криков, ни звуков торопливых приближающихся шагов слышно не было.
— Пригвоздил, что называется, намертво, — сказал он и толкнул ногой охранника. Тот не пошевелился.
Мике нельзя было медлить, промедление было смерти подобно. Но что делать-то теперь?
Сначала он подумал подвесить тело Прокопьева за шею, словно бы тот в порыве душевной муки покончил жизнь самоубийством. Но тут же представил, что висельник будет смотреться крайне нелепо, если до этого воткнул себе в голову гвоздь. Обычно самоубийцы так не поступают.
Потом подумал просто бросить охранника, как есть, но опять же отмел и эту мысль. Прокопьева, без сомнения, будут искать, и в этой кладовке очень быстро найдут. И всеми силами примутся за розыски убийцы. Если же тело не обнаружат, то будут искать со всей тщательностью, отчего меньше народу будет задействовано в поисках сбежавшего зэка — в то, что его исчезновение не выявят, он не верил.
Поэтому Мика спустил доски по ступенькам до самой воды, мимоходом проверив ее на вкус — пресная, черт побери! Потом обшарил карманы трупа, обнаружив, к счастью, огниво, запалил от него свечной огарок. Всю форменную одежду с покойника он снял, оставив того в исподнем. Вообще-то ему нужна была только обувка — высокие солдатские ботинки английской кожи — но заодно и гимнастерка со штанами и фуражкой. Все это он спустил вниз к доскам, а потом приволок сюда и тело. К счастью ни луж крови на полу, ни ошметков мозга на стенах не было, а то он всерьез уже намеревался это дело замывать, чтобы не оставить вообще никаких следов.