Карточный домик Путина (Кагарлицкий) - страница 19

Однако в чем причина того, что популярность советского вождя не просто растет, но перекрывает популярность кого-либо из живых и действующих политиков? Собственно, всерьез говорить о позитивном рейтинге у кого-либо из официальных лиц, кроме Путина, не приходится. Но и с Путиным всё как-то неважно. Ведь как бы ни раздували его рейтинг прикормленные социологические службы, в сравнении со Сталиным он проигрывает. Случись в стране выборы, на которых покойный генералиссимус баллотировался бы против действующего президента, первый победил бы второго с разгромным счетом.

Несложно догадаться, что популярность Сталина есть оборотная сторона непопулярности существующего социального и политического порядка среди граждан России. А также отторжения народом идеологии и практики либерализма. Тут связь самая прямая. Чем больше либеральная публика увязывает пропаганду своих идей с разоблачением сталинизма, тем более позитивным становится отношение масс к «вождю народов». Выражая ему позитивную оценку, люди одновременно оценивают то, что видят вокруг, и тех, кто раз за разом произносит речи об ужасах тоталитаризма. Ведь более чем понятно, что постоянные рассказы о прошлых преступлениях есть не что иное, как попытка оправдать и даже идеологически обосновать преступления нынешние, происходящие буквально у нас на глазах. И формула Иосифа Бродского «ворюги мне милей, чем кровопийцы» превращается теперь в прямое прославление и пропаганду воровства как единственного способа защитить общество от тоталитарного кошмара.

Однако в обществе зреют совершенно иные настроения.

Мысль о необходимости жестокого наказания воров становится настолько распространенной, что в перспективе тянет на новую национальную идею. И если двадцать лет назад можно было защищать Сталина, утверждая что он велик несмотря на репрессии, то сегодня изрядное число людей начинает думать, что он велик именно благодаря им.

Это, конечно, не имеет ничего общего с пониманием исторической роли Сталина и трагических противоречий советской истории. Но и речь у нас идет не о реально существовавшем человеке, умершем 5 марта 1953 года, а об идеологическом образе, функционирующем сегодня в нашем массовом сознании и являющемся не только совершенно живым, но, как и всё живое, развивающемся и меняющемся. Вряд ли большинство из тех, кто сегодня отдают предпочтение Сталину перед Путиным, хотели бы сами жить в 1937 году или желали бы повторения тех событий сегодня. Мало кто из нынешних людей был бы готов оказаться в застенках НКВД на месте «старых большевиков», но и на место Ежова или Берии тоже вряд ли кто желает сегодня попасть. Однако с ещё большей уверенностью можно сказать, что люди, с ностальгией думающие про 1930-е годы, категорически не хотят продолжать жить так, как они живут ныне, их явно не устраивает то, в каком состоянии находится страна сегодня. И это более чем рационально. Что бы ни говорили либеральные публицисты, стоит за этим не мифическая «любовь народа к палачам», а трезвая оценка сложившейся в начале XXI века социально-политической и культурной ситуации.