«Он поспешно стал на крылос, очертил около себя круг, произнес несколько заклинаний и начал читать громко, решаясь не подымать с книги своих глаз и не обращать внимания ни на что. Уже около часу читал он и начинал несколько уставать и покашливать. Он вынул из кармана рожок и, прежде нежели поднес табак к носу, робко повел глазами на гроб. Сердце его захолонуло. Труп уже стоял перед ним на самой черте и вперил на него мертвые позеленевшие глаза. Бурсак содрогнулся, и холод чувствительно пробежал по всем его жилам. Потупив очи в книгу, стал он читать громче свои молитвы и заклятья и слышал, как труп опять ударил зубами и замахал руками, желая схватить его. Но, покосивши слегка одним глазом, увидел он, что труп не там ловил его, где стоял он, и, как видно, не мог видеть его. Глухо стала ворчать она и начала выговаривать мертвыми устами страшные слова; хрипло всхлипывали они, как клокотанье кипящей смолы. Что значили они, того не мог бы сказать он, но что-то страшное в них заключалось. Философ в страхе понял, что она творила заклинания. Ветер пошел по церкви от слов, и послышался шум, как бы от множества летящих крыл. Он слышал, как бились крыльями в стекла церковных окон и в железные рамы, как царапали с визгом когтями по железу и как несметная сила громила в двери и хотела вломиться.
Сильно у него билось все время сердце; зажмурив глаза, читал он заклятья и молитвы. Наконец вдруг что-то засвистало вдали: это был отдаленный крик петуха. Изнуренный философ остановился и отдохнул духом. Вошедшие сменить философа нашли его едва жива. Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его казаков. Его почти вывели и должны были поддерживать всю дорогу. Пришедши на панский двор, он встряхнулся и велел себе подать кварту горилки. Выпивши ее, он пригладил на голове своей волосы и сказал:
— Много на свете всякой дряни водится! А страхи такие случаются… ну… — При этом философ махнул рукою».
После второй ночи, проведённой с покойницей в церкви, Хома полностью поседел. Он подошёл к отцу умершей и сказал ему, что больше не будет читать молитвы ночью у гроба его умершей дочери. Отец усопшей после слов Хомы впал в ярость и сказал, что если он не будет отпевать последнюю третью ночь его дочь, он прикажет своим слугам избить его кожаными канчуками, а если согласится последнюю ночь отпеть возле гроба в закрытой церкви — он выплатит ему тысячу червонцев. Хома понял, что его ждёт неминучая смерть, если он продолжит отпевание ведьмы и задумал бежать. Побег не удался, его поймали и он третью ночь насильно пошёл отпевать покойную дочь сотника: