– Завтра же я непременно засвидетельствую ей свое глубочайшее почтение, – пропустив замечание Клаффа мимо ушей, объявил Паддок.
Итак, Гертруда Чэттесуорт после долгих треволнений и приступов безысходности обрела наконец душевное умиротворение: нерушимо верная любовь стала для нее отныне главным источником земного блаженства.
– Госпожа Гертруда изволила лукавить, – с улыбкой проговорила тетя Бекки, качая головой и шутливо грозя Гертруде сложенным веером. – Подумайте только, мистер Мордонт, в тот самый день, когда – помните наш чудный завтрак на траве? – вы, как я считала, получили отставку, а все было, оказывается, совсем наоборот: вы потихоньку обручились и так ловко одурачили нас, стариков…
– Вы простили меня, дорогая тетушка, – откликнулась юная племянница, нежно ее целуя, – но сама я себя никогда не прощу. Я была чересчур взволнована и поторопилась связать себя обещанием хранить тайну. Данное слово непрестанно меня томило и мучило, я места себе не находила. Если бы вы только знали – как знает он, милая тетя, – сколько я пережила, сколько страхов натерпелась, пока нам нужно было таиться и прятаться…
– Право же, дорогая мадам, – вступился за Гертруду Мордонт (или, вернее, лорд Дьюноран), – я тут всему причиной, вина целиком лежит на мне; но двигали мной не эгоистические мотивы. Я не мог ставить под удар мою возлюбленную: я бы наверняка ее потерял, если бы мы объявили о помолвке до того, как мое положение упрочилось. Отныне с тайнами покончено. У меня в жизни не будет больше секретов ни от Гертруды, ни от вас. – Он взял тетушку Бекки за руку. – Вы меня тоже прощаете?
Он поднес руку тетушки к губам и поцеловал ее. Тетя Бекки улыбнулась и, слегка зарумянившись, устремила взгляд на ковер. Немного помолчав, она произнесла фразу, показавшуюся им довольно загадочной:
– Строго судить должен только тот, кто полагает скрытность в сердечных делах неоправданной при любых обстоятельствах. А я, моя Гертруда, – смиренно добавила тетушка, – я склоняюсь к мнению, что ты была права.
Состоявшийся eclaircissement повлиял на тетю Бекки самым благотворным образом: она воспряла духом и словно бы помолодела. С души ее явно свалилось тяжкое бремя. Этот внутренний покой и приподнятое настроение были, надо надеяться, совершенно бескорыстными. Она вся лучилась тихой радостью – благодушие ее не знало границ. Не выпуская руки лорда Дьюнорана, она притянула племянницу к себе и, покрывая ее горячими поцелуями, прошептала:
– Как, должно быть, ты счастлива, Гертруда!
На глазах у тети Бекки выступили слезы, и, отирая их платком, она поспешно вышла из комнаты.