Один вонзился в грудь. Другой вошёл в спину.
Пробитый насквозь, Квентин рухнул как подкошенный.
И замолчал.
Я всхлипнула, но так и не смогла заплакать. Слёзы сушил злой ветер. Споткнулась, наступив на платье. Подобрала подол, сжала зубы и продолжила путь вниз по откосу.
Ну вот и всё. Не было у Квентина никакой магии. Не герой и не злодей. Просто обычный человек, со своими слабостями и недостатками — манипулировал женщинами, не чужд был сострадания, немного книголюб, немного эгоист, любитель совать нос в чужие дела, искать напрасного риска.
Не заслуживший такой глупой и позорной смерти.
Всё тот же бас невозмутимо продолжает, обращаясь к моему мужу:
— Теперь — как твоё имя? И учти — мы поймём, если соврёшь. Среди нас есть маг, видящий ложь. Если же откажешься отвечать, мы убьём тебя на этом же месте.
И уже дрожит под ногами сухая каменистая земля, поросшая тут и там редкой сине-серой, будто подёрнутой инеем травой. Или не травой? Какие-то клочки жёсткого пуха, мне некогда разбираться.
Потому что я безошибочно различаю вибрацию магии пепла, которую нечеловеческими усилиями сдерживает мой муж. Если она сорвётся с поводка сейчас, когда он не подозревает о моём приближении… от меня тоже ничего не останется. Только горстка пепла.
Он и не узнает, что я была здесь.
Хочу крикнуть — но в горле сухо, как в печке.
Только бы добежать! Только бы успеть! Только бы хватило дыхания, и не закончился в лёгких воздух — а здесь он какой-то странный, безвкусный и разреженный, и с огромным трудом вдыхается. С тем же успехом можно пытаться дышать на дне реки с каменной плитой на груди.
Последним отчаянным рывком, почти прыжком врываюсь во враждебный круг. Не знаю, каким чудом меня не убили ещё на подлёте. Наверное, хотели узнать для начала, кого это ещё нелёгкая принесла в их суровый край. А прикончить всегда успеется. Лишить жизни — это ведь так просто. Дать жизнь — для этого нужно девять месяцев. Отнять — хватит и мига.
Всем телом, всей тяжестью падаю на грудь мужу, повисаю у него на шее, закрываю собой.
Короткий, солёный от слёз поцелуй — прежде, чем поражённый и возмущённый до глубины души Дорн обрушит мне на голову свой гнев.
И скорей, пока он не успел наговорить лишнего, пока ещё держится магия на кончиках невидимых строп — развернуться к чужакам в серых капюшонах. Выкрикнуть, задыхаясь и слыша, как срывается с языка вместо привычной речи — странная, чужая. Текучая, как вода над опасными омутами, и мягкая, как когтистая кошачья лапа, речь древнего народа.
Правду. Только правду. Никакой маг не уличит меня во лжи.