— Положите, пожалуйста, на место! — краснея попросила я, пытаясь вырвать книгу из рук. — Я вам не разрешала их трогать.
— Ну почему же, — послышался ответ. А книгу отвели подальше, чтобы я не достала ее. — Тут очень интересно. Как тут написано? Он схватил ее, словно коршун, и унес в свою мрачную башню!
Я поперхнулась, чувствуя себя помидоркой.
— Я так понимаю, что бедный темный маг перед этим лет пять отращивал когти на ногах, — послышались неожиданные выводы.
«Дайте книгу сюда, пожалуйста!» — шипела я, пытаясь отобрать ее.
— Он бросил ее на роскошную черную кровать, приковал за руки и за ноги, а потом сказал: «Так ты проведешь вечность!» — зачитал голос, пока я почти дотянулась до книги.
— Погоди, я пролистаю вперед. Хочу найти тот момент, где черный маг стирает матрас, — на меня посмотрели очень выразительно. — Здесь нет. Здесь тоже нет… Здесь наложницу отстегнули, тут отстегали… А вот тут интересно: «Отдай мне твою девственность!»
Я смотрела жалобно-жалобно.
— Не понимаю, зачем маг снова хочет стать девственником? — зеленые глаза пробегали строчки. — Так, а вот тут интересно. Жаркие поцелуи покрывали ее тело. Его рука нырнула в ее нижнее белье и нашла там не то, что искала.
Воцарилась пауза. Я тянула руки к книге, пытаясь вырвать ее из рук суровой мужской критики.
— У меня, как у мужчины, есть много вопросов к автору. Что там можно было найти такое неожиданное? — на меня смотрели очень выразительным взглядом. Я изловчилась и выхватила книгу, пряча ее на груди обложкой к себе.
— Так это ты пишешь? — послышался голос, а я опустила глаза на свою фотографию на последней странице.
Глава четырнадцатая. Василиса Припоминающая
Я очень внимательно посмотрела на мужика. Вспомнила женское одиночество. И все больше склонялась к мысли: если начинать заводить и дрессировать кошечек сейчас, то спустя сорок лет они подадут стакан воды.
Пройдет еще пять лет, и мужики будут заводиться у меня дома при помощи кирпича. И прицельного удара по голове на улице. Тоже мне, перспективы.
В туалете шла борьба. За выживание. Выжить пытались и дед, и унитаз. Унитаз был аборигеном. Он стоял намертво. Дед был опытным и не собирался приносить нервную систему в жертву сантехнике.
— Ты что делаешь? — шепотом спросил меня Физалис.
— Вежливо прошу гостя посидеть подольше. Пока не включат свет. Грубо говоря, тяну время, — ответила я.
«Опять скрипит потертое седло!» — намекал унитаз своим протяжным пением. «И ветер холодит былую рану!» — намекал дед. Он требовал, чтобы его немедленно разлучили с чутким и ранимым горшком. И желательно навсегда.