— Катриона попросила меня, — начала Гера. Я машинально кивал на слова сестры. Как же я их всех ненавижу. — Найти способ помочь Прозерпине. Видишь ли, Гадес…
— Я думал, что вы там отчество подбираете, — уколол я, буравя это женское царство нехорошим взглядом, — Можно покороче? На длинные вступления у меня аллергия! Ее еще не придумали, но Персик говорит, что она есть! Аллергия, это когда все чихают. Так вот, чихать я хотел на вашу помощь. Если бы вы хотели помочь, то помогли бы сразу!
— Я могу превратить ее в асфодель, — выдохнула Гея, а у меня отпала челюсть. Судя по звуку, она где-то встретилась и с челюстью Танатоса. Я ничего не понял.
Отлично! У нас растет цветок по имени Персик. Мы его поливаем и удобряем! Все хорошо! Нимфу в эхо, нимфу в свирель, самовлюбленного мужика в нарцисса… Это мы можем! Нас амброзией не корми, дай кого-нибудь во что-нибудь превратить! Превратите мою нервную систему в цветочек. И удобряйте его, сколько влезет.
— Зачем? — хором спросили мы, а Гера с мамой закатили глаза.
Если что, мамочка, я в тебя пошел понятливостью.
— А ты предлагаешь, чтобы ее душа прямиком отправилась в Лету, да? — наседала на меня титанида, — Она же богиня, Гадес! Хоть половинчатая, но богиня!
Скорбное молчание наполнило тронный зал. Танатос и я недоверчиво переглядывались, старательно обдумывая все происходящее. Веры им нет. Мать меня бросила одного. Гера несколько раз пыталась убить Прозерпину. Но с другой стороны… Идей у нас все равно не было.
— Сын, послушай, — начала мать, а меня передернуло от такого обращения, — Гера сказала, что у тебя есть невеста. Это отличный способ! Вы — как начало новой жизни, сможете дать богине второй шанс.
Да, можем дать. Дал бы кто его нам. Они еще не в курсе, где моя невеста? Нет? Ладно, сейчас я их порадую!
— А нет ее, — развел руками я, откидываясь на спинку трона и наблюдая за серостью, что окрашивала их лица. — Баста. Капут, Провал, расстались. Досвидули. Танатос, я ничего не упустил?
Танатос хмурился, но кивнул. Гера и мама переглянулись. На их лицах явно читалось: «Как так то?», а до меня постепенно доходило.
— Мать моя Гея, — выдохнул я, нервно запуская руку в волосы. — Так вот о чем говорили мойры!
— Что? — Танатос дернулся. Я осознавал последствия своей гордости, — Твою божественную матерь!
«Танатос знал, что боль — исход, и лишь ребенка назовет, Покинет ее жизнь в тот миг, но вскоре рОдится двойник. Обломок силы, что хранишь, цветку красивому вручишь, — как на яву прозвучали слова старых ветошей — И вместе с той, что всех милей, сорви тот цвет, среди камней.»