Нет, всё-таки врождённое шило.
С другой стороны, я ждал, пока Тинька расслабится. Одной рукой погладил её по спине, второй провёл по тонкой руке, переплёл наши пальцы, вызывая тем самым дрожь. Как у себя, так и у неё. Мы оба вибрировали, словно две натянутые струны, по которым кто-то прошёлся пальцами. Нас настроили друг на друга, чтобы сыграть особую мелодию наших жизней. Чтобы она, эта мелодия, жила, росла и ширилась, привнося в этот мир свою прелесть.
То, что может дать ему только она. Нашу энергию, наши деяния, наших детей. Это всё, что останется после нас. То, что будет двигать Марэлл дальше вместе с другими энергиями, деяниями и детьми. Дай Боги, чтобы всё было не зря!
В какой-то момент мы пересеклись с Тиньятой взглядами, осознали, что думаем тождественно и… последние бастионы пали. Она сама потянулась ко мне, прикоснулась своими трепетными губками к мои губам, раскрыла их…
Только Размар знает, чего мне стоило оставаться на месте. В одежде. В своём уме.
Прервали нас, как ни странно, не Тинькины животные. И не мама. И даже не Леннарт Коски. Папа и Ортос таки добрались до Судры. С чем можно было нас всех поздравить! Умение появляться в «нужное» время и в «нужном» месте — это их конёк.
— Это кто тут лапает моего ребёнка? — возопил бывший главный дознаватель Армарии.
Он стоял на пороге балкона, его и без того суровое лицо выглядело ужасающе (особенно для тех, кто никогда с ним не общался), припорошенные сединой волосы буквально встали дыбом от ярости.
— Ой! — вскрикнула Тиньята и попыталась спрыгнуть с моих коленей.
Кто же ей даст? Я Ортоса ещё и не в таком состоянии видывал, мне не привыкать.
— Тот, кто ей предназначен самой Судьбой, — ответил я и попытался встать вместе с ней.
Не хотел выпускать красавицу из своих рук, но диван меня подвёл. Будь это стул, я бы справился, а вот коварные объятья мягкого и довольно низкого дивана не позволили провернуть этот номер. Пришлось ссаживать Тиньяту рядом, потом вставать, а её задвигать за себя. Мало ли, что захочет учудить оскорблённый в своих чувствах дознаватель. То, что он бывший — это условность.
Папа, кстати, стоял чуть позади Ортоса, и в его глазах не было ни капли укоризны.
— Я вижу, ты времени зря не терял, — хмыкнул он. — Говорят, ты обратился в какого-то диковинного зверя, всех жутко испугал, мать рванула к тебе, не дождавшись прибытия Крайлаха и Беренгарии из поездки.
— Было дело, — кивнул я. — Тиньята сумела укротить меня, а потом и вовсе вернуть разум. Вслед за ним восстановился и истинный облик.
— Укротить? — сдвинул брови Ортос. — Ты на неё нападал?