Его программа просуществовала недолго, и то же самое, вероятно, касалось карьеры Уэйда в Клермонте. Относительно же его нынешней жизни, информации нашлось очень мало. Я посетила его бывший университет в надежде найти там запись телевизионной передачи, о которой он рассказывал, или какое-то другое свидетельство визита Фуко туда, но у них в архиве мне не удалось обнаружить ни слова об этом, а упоминания о самом Уэйде я нашла только в старых номерах студенческой газеты.
Я вернулась в Окснард в следующем месяце и снова ждала его в кафетерии «Старбакс».
На этот раз Уэйд прибыл с пустыми руками, но только с двадцатиминутным опозданием, и жаждал разговаривать о меняющих сознание ощущениях.
— Все культуры своим происхождением обязаны галлюциногенным грибам, — сказал он. — Подумай об этом. Древние греки, ацтеки и викинги — все они имели ритуалы, где особое значение уделялось изменению сознания с их помощью. А что такое ритуалы, если не форма религии? А что такое религия, если не форма культуры?
«О, боже! — подумала я. — Сатира пишется сама собой».
И потребовала новой встречи в следующем месяце.
Уэйд мог говорить о Фуко бесконечно. Он считал его «величайшим мыслителем нашего времени, возможно даже всех времен», в его понятии «сравнивать Фуко с любым другим было примерно то же самое, как поставить пламя свечи в один ряд с солнечным светом». Уэйд прекрасно знал все творчество Фуко и называл свою дружбу с философом второй величайшей удачей в своей жизни.
Первой же, по его словам, был третий участник поездки в Долину Смерти, пианист Майкл Стоунмен. Уэйд познакомился с ним в 1974 году, и их отношения продолжались до смерти музыканта. Их явное сожительство, естественно, вызывало негодование в таком консервативном городе, каким Клермонт был в 70-е годы прошлого столетия. Брат Симеона, Дэвид Уэйд, с которым я познакомилась гораздо позднее, вспоминал: «Симеон не только не скрывал свою сексуальную ориентацию, он откровенно демонстрировал ее!» Дэвид рассказал мне об общей любви к музыке Симеона и Майкла, как они поставили два рояля напротив друг друга в гостиной их дома, чтобы играть дуэты Аренского.
Когда мы продолжили встречаться, я узнала Уэйда глубже, а не только как друга Фуко. Он рассказал мне, что знал Тимоти Лири в Гарварде и, по его словам, «он (Лири) был просто сногсшибательным». И он поведал мне, с какими проблемами мог столкнуться диссидент в университетской среде в 70-е: если верить Уэйду, он не смог остаться в Высшей школе Клермонта, поскольку «они сказали, что я наркодилер, что мы устраивали оргии, они назвали меня сумасшедшим». Он вкратце поведал, сколько всего им с Майклом пришлось вытерпеть после того, как он покинул Клермонт. Вместе они владели художественной галереей какое-то время, а потом Уэйд начал читать лекции в учебных заведениях вокруг Лос-Анджелеса. Хотя он нигде больше не работал на постоянной основе. Он делал это в университете штата Калифорния в Нортридже, в приготовительной средней школе Белмонта и колледже Белмонта, в университете восточной медицины Самра, в центре целительских искусств Тао и в скандально известном Тихоокеанском западном университете. Дольше всего продолжалось его сотрудничество с художественным институтом Отиса школы дизайна Парсонса, где он преподавал историю и историю искусства в течение шестнадцати лет. Иногда он трудился санитаром в медицинском центре университета Южной Калифорнии, поскольку «хотел работать с настоящими сумасшедшими». Если верить Дэвиду Уэйду, Симеон и Майкл испытывали очень большие финансовые трудности в тот период. Возможно по этой причине, или из-за нее тоже, в совокупности с другими, у обоих тогда также сильно пошатнулось здоровье. В 1998 году Стоунмен умер от алкоголизма в возрасте сорока семи лет.