– Пап? – окликнул я его, когда мы съехали с шоссе. – Что-нибудь не так?
– Пока их не видно, – пробормотал он.
И только тут отец, видимо, заметил, что говорит вслух, потому что вздрогнул и уставился на меня.
– Ничего, Картер. Все в полном порядке.
Тут я, конечно, встревожился, потому что мой отец вообще-то жуткий врун. Я всегда знал, что он что-то от меня скрывает, но также понимал, что, сколько его ни доставай, правды он не скажет. Наверное, он старался уберечь меня от чего-то, вот только не знаю от чего. Иной раз я задумывался: может, в его прошлом есть какая-то мрачная тайна, и теперь его преследует какой-нибудь заклятый враг, но сама эта идея казалась мне попросту глупой. Папа ведь всего-навсего археолог, какие у него враги?
Признаться, меня насторожил еще один факт: отец крепко вцепился в свою рабочую сумку. Обычно, когда он так делает, это означает, что нам угрожает опасность. Как, например, в тот раз, когда в наш отель в Каире вломились трое вооруженных бандитов. Я услышал выстрелы в вестибюле и сбежал вниз посмотреть, все ли в порядке с отцом. Когда я домчался до подножия лестницы, отец уже преспокойно застегивал молнию на сумке, а трое бандитов в отключке свисали с люстры, зацепившись за нее ногами, так что их балахоны свесились им на головы и были видны трусы. Полиции отец заявил, что ничего не видел, так что в итоге полицейские занесли в протоколы, что причиной происшествия стала техническая неисправность люстры.
В другой раз мы оказались в центре уличных беспорядков в Париже. Отец тогда бросился к ближайшей припаркованной на улице машине, впихнул меня на заднее сиденье и велел мне лежать и не высовывать носа. Я тогда что было силы вжался в пол и крепко зажмурился. Я только слышал, как отец на водительском сиденье копается в своей сумке, что-то негромко бормоча себе под нос, пока толпа снаружи орала и бесчинствовала, круша все, что попадется под руку. Через несколько минут он сказал, что опасность миновала и мы можем выходить. Все остальные машины в квартале были опрокинуты и сожжены, и только наша сияла свежей полировкой, да еще под щетки «дворников» было подсунуто несколько купюр в двадцать евро.
В общем, я стал относиться к сумке отца с изрядным почтением. Она словно была нашим счастливым амулетом. Вот только если отец держал ее под рукой, это означало, что нам вот-вот понадобится большая порция удачи.
Мы миновали центр города и двинулись дальше на восток, туда, где жили мои бабушка с дедушкой. Проехали мимо золотых ворот Букингемского дворца, мимо каменной колонны на Трафальгарской площади. Лондон, конечно, классное место, но когда так много путешествуешь, все города начинают сливаться в один. Другие ребята часто говорили мне: «Ух ты, везет тебе, ты столько путешествуешь». Вот только у нас редко было время полюбоваться достопримечательностями, да и денег не хватало, чтобы разъезжать по миру с комфортом. Обычно мы останавливались в каких-нибудь дешевых гостиницах и редко задерживались на одном месте больше чем на пару дней. Так что по большей части мы вели жизнь беженцев, а не туристов.