Она вспомнила об этом и посмеялась про себя.
Рано или поздно все у них наладится, у нее и Тан-Тана. Нужно больше времени. Она умела заботиться о мужчине, переживавшем личное горе. Старики говорили, что боги не посылают тебе испытаний больше, чем ты в состоянии пережить. Невзгоды ведь полезны для брака, да? Они лишь укрепят их отношения.
Ну, как скажешь.
Она отмахнулась от голоса, в котором угадывался нескрываемый сарказм. Над ее головой пролетела сова, возвращавшаяся с ночной охоты. Старуха-соседка вскинула голову.
— Привет, Анис!
— Доброе утро!
— Детка, у меня для тебя кое-что есть. — Старушка скрипнула зубами, словно произнесенные ею слова были высечены из гранита, и вытянула вперед руки, сжимавшие разные плоды: тугобокие зеленые лаймы, апельсины, желтые гуавы. Хороший повод встать.
— Какие у вас красивые фрукты!
— Поди-ка сюда.
Анис подошла к изгороди. Фрукты чудесно пахли. Старуха вложила ей в ладони целую горку и прижала к груди Анис, чтобы ни один не упал на землю, а потом, наморщив нос, торопливо забормотала — Анис уловила в ее дыхании аромат пьяных бабочек:
— У твоего мужа, кроме тебя, есть другая женщина.
У Анис запылали уши. Это было странное ощущение, словно вот-вот должна была наступить глухота, но недуг замешкался и не сразу ее поразил. Лаймы в ладонях помягчели, а гуава отвердела.
— Что?
Старуха произнесла следующую фразу быстро, как будто слова запутались в рыбачьей сети:
— У Тан-Тана есть другая женщина, и она брюхатая, как спелый арбуз, что вот-вот лопнет.
— О, — произнесла Анис.
Когда происходило что-то нехорошее, ей нравилось представлять себя назойливым насекомым.
— Романза, вставай!
Послышалось кряхтение и сопение.
— Романза, парень, давай-ка вставай!
Это он кряхтел и сопел. Голос, звавший его по имени, был знаком, но Романзу еще жутко мутило от отравы с прошлого вечера. Он разлепил склеившиеся губы, и его собственный голос, казалось, зазвучал откуда-то издалека, не из его глотки.
— Романза, ты мне ну-у-ужен!
— М-м-м…
— Заза!
Романза Интиасар поднял голову и поглядел сквозь ветки мангового дерева, на которых лежал. Под ним, сердито нахмурившись, стояла девушка. Сонтейн. Он застонал. Ну, какую глупость она еще удумала, да еще в такую рань?
— Романза, дело серьезное. Спускайся.
Он с усилием попытался приподняться. В конце концов, его сестра-близнец осталась единственным членом семьи, кто еще с ним разговаривал, и он ее очень любил. Он осторожно сел, балансируя на раздвоенной ветке, метрах в двенадцати от земли. Ослабевшие руки были как эластичные бинты. Колени словно заплесневелые. Он кашлянул и поморщился от боли в горле. Пайлар сурово высказался бы по этому поводу, он и сейчас слышал его голос: