И когда слушатели его курса, робея, вошли в кухню, он с удовольствием отметил, что Анис захлопала в ладоши.
— Пробуйте все, что есть! — пригласил он.
Он был потрясен, узнав, что она совершенно не умеет готовить. Это было не просто неумение от отсутствия опыта, у нее на самом деле отсутствовали способности к приготовлению пищи. Она не могла отличить по запаху красный перец от черного, виновато хихикала, порезавшись при попытке нашинковать корнеплоды, сожгла сковороду и ошпарила соседку — и все это в первые десять минут самостоятельной стряпни. Весь класс роптал и вздыхал, дожидаясь, когда она закончит выполнять свои несложные задания. А ему хотелось наорать на них за невежливость, а потом пришлось быстро придумывать для нее такие задания, чтобы она не заставляла всех ждать. Он поставил ее промывать рис, а остальных отрядил на выпечку, и потом все время чувствовал на себе ее взгляд. Конечно, думал он, она смотрела на него не просто как внимательная ученица. Он преисполнился самомнения и надежд, покуда не увидел, что с точно таким же сосредоточенным выражением лица она глазирует морковь. На ней в тот день было надето темно-пурпурное, с желтыми пятнами, платье без рукавов, браслеты исчезли, и вместо них голые руки опоясывали тонкие красные цепочки на манер туземных украшений. Он старался отводить глаза от то и дело распахивающейся юбки: а вдруг там мелькнет соблазнительный набедренный обруч?
Подойдя к ней, он пробормотал, что при работе на кухне украшения с рук лучше на всякий случай снять. Это замечание ее вроде как смутило.
— Прошу прощения, радетель!
Он ощутил спазм в груди. Видно, кто-то провел с ней беседу и научил этикету общения.
— Завьер, — поправил он.
— Завьер, — повторила она.
На них все смотрели.
* * *
В тот вечер его слушатели собрались за столиками во дворе, прихватив ромовые запеканки, пьяных бабочек и лаймы. Вокруг него толпились люди. Анис болтала с двумя женщинами, время от времени поглядывая на него, точно проверяла, на месте ли он. Когда на остров упала ночная мгла, многие разошлись. А он сидел и бессознательно молил богов, чтобы она не исчезла. «Не уходи. Останься». Интересно, подумал он, все собравшиеся слышали, как он их про себя проклинает, желая, чтобы мужчин посадили на кол, а женщины испытали невыносимые муки при родовых схватках? Но вот наконец они остались в саду одни; все ее подруги понятливо улетучились как дым, а она сидела, оробев, как в первый день их знакомства.
— Привет! — сказал он.
Опять та самая улыбка.
Они провели вместе девять бесценных вечеров, сидя босые и рассказывая друг другу про себя, а с деревьев время от времени падали перезревшие персики и лопались на земле. Ему нравились тонкие коричневые шрамики на ее коленях, заметные, когда она наклонялась, поднимала плоды с земли и облизывала пальцы. Он всегда был довольно неуклюжим, вечно все задевал или с грохотом сбрасывал, и только на кухне передвигался уверенно и цепко, но рядом с ней возвращалась гибкость и ловкость, присущие ему в детстве. Он мог сидеть на траве, скрестив ноги, и быстро, без помощи рук, подниматься, потому что целиком полагался на силу ног.