«Когда я размышляю, сколь недолго имела я удовольствие Вас знать, то сама удивляюсь своей опрометчивости».
Что она еще должна посоветоваться со Всевышним, Он – ее пастырь и единственная надежда:
«На себя я не полагаюсь, я взываю к Тому, Кто всегда вел меня по жизни и не оставит в трудную минуту».
По прошествии некоторого времени в письмах, между тем, начинает пробиваться кокетство:
«Иногда я и вправду думаю о Вас, но как часто это происходит, я Вам не скажу – а то еще загордитесь… Если и впредь не станете давать мне проходу (Патрик, надо понимать, был настойчив), я вынуждена буду запретить Вам сюда приезжать».
А еще через месяц, уже без всякого стеснения, следует ответное признание в любви:
«Мой дорогой, распрекрасный (saucV) Пэт, я верю, что Всевышний создал нас с тобой друг для друга. Так давай же, молясь часто, чистосердечно, исполним Его волю. Я ничуть не сомневаюсь в твоей любви и от всего сердца заявляю: тебя я люблю больше всех на свете».
На это признание Патрик Бронте отозвался третьим и последним своим поэтическим сборником «Сельский менестрель», в котором пастор отчетливо берет вверх над поэтом. В одном стихотворении праведник на смертном одре утешается тем, что ему уготовано вечное спасение и что отныне не человек, а Господь будет его защитником. В другом, слушая церковные колокола или Арфу Эрина (автор ведь ирландец), грешник сознает, что срок его измерен, и он должен успеть покаяться, если хочет обрести вечную жизнь. Есть у менестреля и стихи, обращенные к молодой жене, одно из них, озаглавленное «Строки, посвященные даме в день ее рождения» и написанное в апреле 1813 года на тридцатилетие Марии, начинается словами: «Пойдем напьемся воздухом весны», а кончается обращенным к Господу пожеланием, чтобы всю жизнь они прожили душа в душу, «единым сердцем» («undevided heart»), как, если быть точным, лирический герой выразился.
Патрик и Мария и в самом деле зажили «единым сердцем»: в апреле 1814 года, спустя полгода после публикации «Менестреля», в хортсхэдской церкви окрестили Марию Бронте, их первенца, а в феврале 1815-го – вторую дочь, Элизабет; и та и другая, как и их мать, проживут недолго.
Не прошло после крестин и месяца, как Патрик Бронте «пошел на повышение» – получил постоянное место викария в Торнтоне, где проживет пять лет и где, вскоре по приезде, отслужит благодарственный молебен по случаю победы герцога Веллингтона при Ватерлоо. Торнтон находился, как теперь говорят, в шаговой доступности от многолюдного, оживленного Бредфорда, всего в тринадцати милях от Хортсхэда, прихожан теперь у викария стало намного больше, в его приход, помимо Торнтона, входило и несколько деревень в округе. Выросло и жалованье, увеличились, впрочем, и расходы: Патрик Бронте – лучше поздно, чем никогда, – стал семьянином. И семьянином многодетным; двухэтажный пасторский дом, который теперь ему полагался, оказался весьма кстати. В скором времени и он станет семье тесен.