При переезде из Хортсхэда в Торнтон Патрик Бронте, как уже говорилось, удостоился собственного дома – тогда, пять лет назад, он его вполне устраивал. За эти годы, однако, ситуация изменилась, и родителям шестерых детей двухэтажная пасторская обитель стала тесна.
«Будь я холост, – говорится в прошении Бронте Архиепископу Йоркскому, – мне было бы вполне достаточно и того, что имею, но у меня на руках жена, шесть маленьких детей и две служанки, а потому, если я праведным и законным путем не обрету большего жилища, то очень боюсь, что, даже если буду во всем себе и своим домочадцам отказывать, не смогу далее поддерживать потребное церковному деятелю респектабельное обличье».
Перевод в близлежащий Ховорт, которого Бронте – правда, далеко не сразу – добился, пришелся поэтому как нельзя кстати, и в апреле 1820 года, через почти пятнадцать лет после окончания Кембриджа, Патрик Бронте, которому удалось, в конце концов, преодолеть сопротивление местных отцов церкви, переезжает в Ховорт, где и останется на всю свою долгую жизнь.
Ховорт, пятитысячный в первые десятилетия позапрошлого века город, сегодня бы назвали депрессивным. В этой связи вспоминается горькая ирония рассказчика в самом начале «Грозового перевала»: «Во всей Англии едва ли снискал бы я уголок, так идеально удаленный от светской суеты». В таком городе, как Ховорт, о светской суете не могло быть и речи.
Вокруг на многие мили простирались пересеченные горным хребтом сумрачные вересковые пустоши и торфяные болота, откуда в любое время года тянуло затхлостью и сыростью и над которыми стоял густой туман – не случайно эти места Шарлотта Бронте назвала в «Джейн Эйр» «вересковым сердцем Англии». У каменоломен высились кучи отработанной породы. Свирепый ветер, заунывно воющий в трубах и зимой, и летом, сбивал с ног. Во рту стоял привкус сажи от десятка разбросанных по городу и за городом текстильных фабрик; производство изделий из шерсти было визитной карточкой Ховорта. Словно борясь с ветром и непогодой, жались к друг к дружке неказистые, покосившиеся, точно на картинах Хаима Сутина, двух– и трехэтажные каменные дома. Давала себя знать нехватка воды, летом насосы работали так плохо, что с раннего утра к колодцам с гнилой водой, которую отказывались пить даже животные, выстраивались многочасовые очереди. Уровнем смертности крошечный Ховорт не уступал беднейшим кварталам Лондона, почти половина детей умирала, не дожив и до шести лет.
Средневековая, перестроенная в восемнадцатом веке церковь Святого Михаила и всех ангелов, где по воскресеньям вещал с амвона своим прихожанам Бронте, стояла, как церкви и полагается, на возвышении и словно бы подпиралась со всех сторон жавшимися к ней многочисленными лавками, складскими помещениями и трактирами. Еще выше, на этой же Церковной улице, располагалась построенная Патриком воскресная школа, а следом за ней, на самом краю города, окнами на местное кладбище и на поросшие вереском, уходящие за горизонт холмы, – пасторская обитель.