. В чанах «месиво из проросшего картофеля и кусков мяса ржавого цвета». На ужин полагается овсяная лепешка и кружка воды (из одной кружки пьют несколько человек). Или – пол-ломтя черного хлеба и полкружки кофе. Спят воспитанницы по двое (а то и по трое) в одной кровати на сырых простынях; здоровые – вместе с больными, заразиться тифозной горячкой ничего не стоит. Как не вспомнить Диккенса и его достопамятные работные дома.
По воскресеньям воспитанниц ведут в церковь, в двух милях от школы. От долгой, быстрой ходьбы ноги стираются в кровь, распухают, немеют, зудят. Из-за мокрых ног и легкой одежды девочки постоянно простужаются, простуда нередко переходит в воспаление легких; чахотка – дежурная болезнь приютских школ, эта, привилегированная, – не исключение.
После церкви воскресным вечером повторение церковных догматов, затем следует длинная проповедь наставницы, многие воспитанницы от усталости засыпают и падают со стульев, их поднимают и выволакивают на середину классной, где они в наказание стоят до конца проповеди.
Наказание это не единственное и не самое тяжкое. Если, к примеру ученица ставит в прописях кляксу, то на обед ей полагается только хлеб с водой, или же ее вообще оставляют без обеда. И вешают на руку повязку с надписью «Неряха». Или же, что еще унизительнее, наклеивают на лоб картонку с такой же надписью. Если провинность более серьезная, провинившуюся ставят к «позорному столбу»: она не один час стоит на стуле посреди классной комнаты, на груди у нее дощечка со словами: «Обвиняется во лжи», или «Вела себя непотребно», или «У меня всегда грязные ногти». Бывает, сверхсознательная ученица, точно гоголевская унтерофицерская вдова, сама себя наказывает: выходит из класса, возвращается с пучком прутьев, протягивает его с почтительным реверансом наставнице, снимает передник, и наставница хлещет ее прутьями по голой шее.
Шарлотта, в отличие от Джейн Эйр, наказаниям не подвергалась, и хотя школу она, как и ее героиня, не любила, хотя ехала туда с тяжелым сердцем, но выделялась прекрасной успеваемостью и, опять же, в отличие от Джейн Эйр, – безупречным поведением. Была, как впоследствии и ее младшая сестра Эмили, «малышка Эм», всеобщей любимицей. Мисс Эндрюс, с которой Шарлотта Бронте напишет благородную и сердобольную – не чета другим наставницам – мисс Темпл, отдавала ей должное:
«…очень яркая, умная и веселая маленькая девочка, всеобщая любимица. Сколько помню, за ней не водилось постыдных поступков, в Коуэн-Бридже ее не наказывали ни разу».
Наоборот, хвалили и награждали «ценными подарками», которые, впрочем, особой радости не доставляли. На обложке подарочного издания «Гимны для незрелых умов» („Hymns for Infant Minds“) маленькая девочка проливает горькие слезы на могиле матери. Под иллюстрацией слова: «Ах, если б только вернулась она в этот мир – я бы ни за что ее больше не огорчала!» Шарлотта и ее сестры тоже, должно быть, давали три года назад подобный зарок.