– И я прекрасно помню, – сказала Эмма, – как вы твердили, что он мог бы приехать и раньше, если бы только захотел. Вы очень благородно сейчас об этом не упоминаете, но вы были совершенно правы.
– Эмма, я тогда был несколько пристрастен… и все же думаю, даже если бы дело не касалось вас, я бы все равно ему не доверял.
Когда мистер Найтли дошел до упоминания мисс Вудхаус, то счел своим долгом прочесть все, что касалось нее, вслух, то бросая взгляд или улыбку, то покачивая головой, то соглашаясь или возражая, то просто роняя ей какую-нибудь нежность. Наконец он крепко задумался и затем серьезно заключил:
– Очень это плохо… хотя могло бы быть и хуже… Он играл с огнем и слишком многому за свое оправдание обязан… Плохо рассудил свое обхождение с вами… Все время принимал желаемое за действительное и руководствовался лишь собственным удобством… Вообразил, будто вы разгадали его тайну. Естественно! У самого на уме один обман, вот по себе других и судит… Тайны, уловки – как они затмевают рассудок! Эмма, милая, разве не доказывает все это лишний раз, как прекрасно, что мы-то друг с другом честны и искренни?
Эмма согласилась, но при мысли о Харриет покраснела – тут она честной и искренней быть не могла.
– Читайте дальше, – сказала она.
Он продолжил, но вскоре снова прервался:
– А, фортепиано! Вот уж действительно поступок юнца, мальчишки, неспособного оценить, что неудобства от сего жеста больше, чем удовольствия. Настоящее ребячество! Не понимаю, как возможно делать женщине подарок в доказательство своей любви, если прекрасно знаешь, что она предпочла бы обойтись без него. Он ведь сам говорит, что она никогда бы подобного не позволила.
После этого он некоторое время читал не прерываясь, а лишь бросая попутно одно-два слова. Признание Фрэнка Черчилля в собственном постыдном поведении заставили его отозваться:
– Сэр, я с вами совершенно согласен. Вам есть за что стыдиться. Что правда, то правда.
Прочитав строки, в которых говорилось о причинах их размолвки и его упорном желании вести себя, не считаясь с мнением Джейн Фэрфакс, мистер Найтли высказался еще раз:
– Недостойное поведение… Он вынудил ее, ради собственного же блага, поставить себя в крайне затруднительное и неприятное положение, а значит, должен был беречь ее от лишних страданий и почитать это своим главным долгом… Должно быть, ей было гораздо труднее, чем ему, вести тайную переписку. Он должен был уважать все ее возражения, даже самые неразумные – впрочем, таких у нее и не было. Вспомним: она совершила лишь одну ошибку – согласилась на тайную помолвку, – а понесла за этого столь суровое наказание.