Страстная неделя в Москве, в католической церкви, в которой служат два капуцина, здесь не праздновалась никогда, но мой капеллан отец Фрай Бернард Рибера, которого я привез с собою из Испании в качестве священника моей домо́вой капеллы, вместе с двумя капелланами графа Вратислава ныне позаботились устроить в этой церкви монумент по испанскому обычаю, и такой, что заинтересовал и католиков, и еретиков, которые приходят посмотреть наши службы, чем я был очень доволен: потому что, если не обратятся, пусть по крайней мере видят наше благоговение, с которым мы служим царю царей.
Осталось добавить, что почтенный отец Фрай Бернард Рибера – достойный человек и особенно годный для такого нововведения, как дать здешним странам католического епископа для утешения живущих здесь (которых немало и которые держатся в этой обширной монархии покровительством Польши) и обращения неофитов. Здешние католики уже имеют утешение свободно отправлять свое богослужение. Я надеюсь и рассчитываю, что мне удастся в ближайшее время устроить так, чтобы его царское величество посетил одну из наших торжественных служб и убедился, насколько красиво и величаво, а главное – возвышенно для души таинство католической веры. Опасаюсь заглядывать вперед и говорить об обращении сего неофита (напоминаю, что покойная сестра его относилась к подобного рода увещеваниям вполне снисходительно), однако выскажу ему пожелание: пусть покровительству его царского величества и славе его царствования местные католики будут обязаны таким драгоценным обстоятельством, как таинство конфирмации, для того чтобы еще больше укрепляться в нашей святой вере. Я льщу себя надеждой преодолеть все затруднения, которые могут встретиться со стороны русских министров и клира. Надеюсь в этом на моего доминиканца отца Риберу, который, безусловно, достоин титула апостольского миссионера. Я прошу этой милости потому, что она возвышает капелланов испанских в сей стране, и теперь они уже независимы ни от кого и могут в своей оратории отправлять все религиозные службы.
Отец Рибера дал мне совет свести его с княжной Долгорукой, которую все чаще называют возможной невестой русского государя. Поскольку воспитывалась она в Варшаве, столице католической Польши, он убежден, что смог бы отыскать постулатам истинной веры путь в ее сердце. Тогда мы не ощущали бы такой безнадежности при мысли о полной подчиненности императора Петра Долгоруким, какую ощущаем теперь.
Продолжая извещать вас о ходе наших хлопот, чтобы добиться возвращения в Петербург, скажу, что я начинаю опасаться за успех; и в нынешнем году, кажется, мы не добьемся этого, потому что фаворита я нахожу очень охладевшим к этому делу, а никто другой не имеет достаточно авторитета у царя, чтобы убедить его воротиться в северную свою столицу».