— Хорошо… ладно. Честное слово, я очень тронута! — к горлу подкатывает ком, а глаза начинает жечь от слез. На меня совершенно внезапно накатывает целая буря эмоций. А ведь я не из тех, кого легко растрогать. Точнее сказать, я почти никогда не плачу. Когда растешь под чужой крышей, учишься быть обходительной и сдержанной, чтобы никому не доставлять лишних хлопот.
Я с трудом сглатываю. «Бенни, да что с тобой такое? А ну прекрати!»
— Простите, что доставила вам неудобства.
— Пф! Да какие уж тут неудобства! — фыркнув, отмахивается Бабушка Ти.
С преувеличенной старательностью я закрываю коробку:
— Нет, правда, я очень вам благодарна! И дети будут благодарны!
— Ну что ж, тогда ладно, — и она устремляется к двери так же неожиданно, как появилась тут. — Прекращай их кормить покупными сладостями. Им же только того и надо! Обдерут подчистую, как липку, вот увидишь. Уж я-то знаю. Я преподавала в воскресной школе дольше, чем ты ходишь по этой земле! Мой покойный муж шестьдесят девять лет руководил хором, прежде чем отправился в вечность. Днем в ресторане работал, а вечерами и по воскресеньям музыкой занимался. Детям совсем не на пользу, когда их балуют. Хочешь пирожное с кремом из магазина в красивой коробочке? Ну так иди подстриги траву, прополи грядку, помой кому-нибудь окна, подработай за кассой в магазине — потрудись немного и купи его на свои деньги. Бесплатно ты сможешь съесть — если только и впрямь голоден — только одно овсяное печенье. И то лишь для того, чтобы башка от голода не болела. Чтобы мог учиться. Раз можешь весь день просиживать на школьной скамье, а не горбатиться где-то, то, считай, тебе повезло. Это благословение небес и большая удача. Детям бы ценить ее, как ценили мы в свое время, — она идет к двери и ворчит на ходу: — Но нет же, все избаловались этими покупными пирожными.
Жалею, что не записала всю эту речь — от первого до последнего слова — на диктофон. Или, еще лучше, на видеокассету. Я бы включала ее детям раз за разом, снова и снова, пока что-нибудь бы не изменилось.
— Бабушка Ти? — окликаю я ее у самого порога.
— А? — отзывается она, сбавив шаг и снова поджав губы.
— Вы не подумали о том, чтобы все-таки прийти ко мне на урок и пообщаться с ребятами? Им было бы очень полезно услышать вашу историю.
Но она снова отмахивается от моего предложения, точно от огромной назойливой мухи:
— Золотце, да нечего мне им рассказывать, — с этими словами она скрывается в коридоре, оставив меня наедине с овсяно-банановым печеньем, присыпанным какао. Впрочем, всего несколько минут назад у меня и этого не было. Так что хоть какой-то плюс.