— Просто выпустите меня отсюда, пак Басир, — предлагает он, кивая на дверь, — и улетите со своими оттисками туда, куда вам нужно. Разойдемся каждый при своем.
Басир злится: это видно по сжатым челюстям, по раздувающимся крыльям носа, но где-то рядом начинают стрелять, и это перевешивает. Они оба понимают, что ему надо убраться отсюда как можно скорее.
— Проваливай, — цедит он.
Кирихара просачивается мимо него во входное отделение фюзеляжа; ни тот, ни другой не опускают пистолета. Одной рукой, не глядя, открывая дверные запоры, Кирихара спрашивает:
— Лукман Перети все еще жив? — Лицо Басира говорит о том, что Кирихаре лучше уносить ноги, пока жив хотя бы он. Тяжелая металлическая дверь медленно открывается, освобождая путь наружу. — Ладно, можете не отвечать, но на всякий случай я прихвачу… — он тянется и хватает увесистый аптечный чемодан, — это.
Спускаться по трапу спиной вперед, продолжая в кого-то целиться, — не самое простое дело, но Кирихара справляется.
Когда он оказывается на земле — боже, у него получилось, — дверь захлопывается.
И самолет начинает выезжать из ангара.
* * *
Возможность спастись неуверенно маячит на горизонте. Если Рид будет достаточно ловок, достаточно быстр, достаточно осмотрителен и все это помножит на два, чтобы быть ловчее, быстрее и осмотрительнее Деванторы, у него может получиться. Этот люк открыт, как и два следующих, — Девантора слишком умный, он к ним не сунется. А вот самый дальний призывно манит. Ну давай, Эйдан Рид, шепчет люк, запихни в меня жопу Деванторы. И Рид с ним абсолютно солидарен.
— Ты же помнишь, что у тебя там бедный старик плачет, ждет тебя? — Стоя на вершине покатой крыши, они оказываются в нескольких метрах друг от друга, а значит, Рид может открыть рот.
Девантора приглаживает волосы — кровавый стайлинг держит намертво — и тяжело дышит:
— Зато как он будет радоваться, когда я принесу ему твою голову.
Он наступает, и Риду не остается ничего другого, кроме как делать медленные шаги спиной вперед. Главное теперь — самому в люк не провалиться.
— Да ладно, зачем старику моя голова? — Он примирительно выставляет руки вперед. — Он даже наверняка не помнит, как меня зовут! Себе лучше оставь.
— Хорошая идея! — У Деванторы глаза загораются, как у ребенка, который по изгибам подарочной упаковки догадывается, что внутри тот самый желанный подарок. — Сделаю себе из твоего черепа чашку.
Маньяк. Он просто маньяк.
— Ты сейчас шутишь, я надеюсь?
Так, два открытых люка он прошел, значит, за ними благословленный Богом третий, закрытый. Проверять смысла нет: как только Рид хоть малейшим движением спалит план, он подпишет себе смертный приговор.