Очевидно, Нэн пришла в голову та же мысль.
— Миз Рутковски, мы с доктором Фаррел хотим выпить по чашке кофе. Не желаете к нам присоединиться?
Женщина была в нерешительности.
— О, не знаю, право…
— Софи, — отрывисто произнесла Нэн. — Я Нэн Родс, секретарь доктора. Вам сейчас грустно. Если вы за чашкой кофе поговорите с нами о миз Морроу, вам станет лучше, обещаю…
В квартале от церкви они нашли кафе и сели за столик. Моника с восхищением слушала, как Нэн успокаивает Софи, говоря, что вполне понимает ее печаль.
— Я работаю у доктора Фаррел почти четыре года, — сказала она, — и когда узнала, что она едва не погибла, была так расстроена, что и не передать.
— Я понимала, что конец близок, — откликнулась Софи. — За последний год миз Морроу сильно сдала. У нее было больное сердце, но она говорила, что не хочет больше операций. Ей дважды заменяли клапан аорты. Она сказала…
Глаза Софи Рутковски наполнились слезами.
— Она сказала, что ей пора умирать и она знает, что скоро придет ее время.
— Неужели у нее не было никаких родственников, которых вы могли видеть? — спросила Нэн.
— Только ее мать, и та умерла десять лет назад. Она была очень старой, уже за девяносто.
— Она жила с миз Морроу?
— Нет. У нее была собственная квартира в Квинсе, но они часто виделись. Они были очень близки.
— Вы не знаете, у миз Морроу было много знакомых? — спросила Моника.
— Честно говоря, не знаю. Я приходила к ней только по вторникам на пару часов. Этого было достаточно. Другого такого аккуратного человека я не встречала.
«Вторник, — подумала Моника. — Она умерла в промежутке между вечером вторника и утром среды».
— Как она вам показалась, когда вы видели ее в прошлый вторник?
— Жалко, но я ее не видела. Она куда-то уехала. — Софи покачала головой. — Я удивилась, что ее нет дома. Она ведь была такой слабой. Я пропылесосила комнаты, вытерла пыль и переменила простыни на ее кровати. И постирала то немногое, что там было. Нет, простыни я не стирала. Она отправляла их в прачечную. У нее были тонкие хлопковые простыни, и ей нравилось, чтобы их стирали в профессиональной прачечной. Бывало, я говорила ей, что с удовольствием погладила бы их сама, но она хотела, чтобы все было как полагается. В тот вторник я пробыла у нее всего час. Она была такой щедрой. Всегда платила мне за три часа, хотя я говорила ей, что чистить или вытирать больше нечего.
«Оливия Морроу любила, чтобы все было сделано как полагается. Это очевидно, — размышляла Моника. — Почему я все время думаю о той наволочке, которая отличалась от остальных?»