Дом окружали дебри цветущих сорняков, из которых там и сям торчали жалкие деревца: какой-то идиот попытался содрать с них кору. Дальше был хлипкий забор из покосившихся столбов и кривых досок, за ним еще огромный участок тоже принадлежавший к дому. Там высилась наполовину заросшая травой куча навоза. В самом дальнем конце участка в каменной стене я увидела обветшалую деревянную дверь. За стеной на несколько километров вперед простирались дивные пологие холмы, покрытые одеялом растительности такого нежно-зеленого цвета, какой и у фотографов, и у художников почти всегда получается грязновато-салатным.
Я повернула обратно к дому. И опять увидела холмы, по другую сторону улицы, но эти холмы были, пожалуй, слишком скалистыми для земледелия, они выглядели угловатыми и неприютными. Солнце только начинало клониться к закату, холмы были ярко освещены, и я разглядела на обрывистом склоне коричневые точки, словно там паслось стадо необычайно спортивных коров. Они были так далеко, что мне пришлось напрягать зрение, чтобы рассмотреть, точно ли они перемещаются на зеленом фоне.
Когда я подошла к длинному сараю, стоявшему, если смотреть с улицы, слева от усадьбы, я укусила свой кулак, чтобы не закричать от восторга. Меня переполнило дикое, бушующее счастье. Вот тут ты и живешь! Это место было создано для тебя, во всяком случае, для тебя такого, каким я тебя знала до посещения вашей квартиры. От радости я подпрыгнула, как молодая козочка. По улице как раз проходил крестьянин с тачкой. Он остановился, сдвинул шляпу на затылок и вытер пот со лба. Поглядел на меня с любопытством сквозь прутья решетки, да так и не отводил глаз, даже когда наклонился, снова взялся за тачку и двинулся дальше. Я вдохнула французский запах, вдохнула как можно глубже, потому что это был запах ямки у нашего озера, с примесью навозного духа и верескового дымка.
Длинный старый сарай, будораживший воображение меньше, чем дом-замок, был сложен из того же материала, что и стена вокруг участка, — грубо отесанных камней, обмазанных старым слоем штукатурки. Поскольку желоб вдоль крыши там и сям продырявился, на стенах образовались клинообразные зеленые подтеки. Слева была высокая двустворчатая дверь, а справа — единственное окно, обрамленное игриво выложенными кирпичиками. Рядом я увидела дверь поменьше, которая, равно как и большая дверь, когда-то была покрашена в ярко-белый цвет. Теперь же низ двери пропитался влагой от земли, так что края досок стали подгнивать. Щеколду окружало бесформенное пятно грязи и жира, чем дальше от щеколды, тем оно было слабее. Еще сорока сантиметрами выше я заметила второе жирноватое потемнение, наверное, в том месте, где дверь открывали не очень-то чистым плечом.