Мама была бы против, но, если скажу, она придет в школу и устроит сцену, а сцены я не люблю, мне их дома хватает — когда они уже прекратятся? Чувствую, как подступают слезы, и гоню их прочь, вспоминая, как однажды встретил Алана Титчмарша в Тонг Гарден Центр.
Раздается звонок, и все собирают вещи. Лотти смотрит на меня и качает головой.
— Не волнуйся, — успокаивает она, беря свой рюкзак. — Я организую петицию.
— Хорошо, — отвечаю я. — Я подпишу.
Мама ждет снаружи. У нее опять эта искусственная улыбка. Мама даже не спрашивает, как прошел день, ведь сама была на том собрании и не надо большого ума, чтобы догадаться. Мама просто чуть сжимает мои плечи, а я изо всех сил стараюсь не расплакаться. До самого дома держусь, но стоит переступить порог, слезы льются потоком.
— Иди сюда, — распахивает объятия мама.
Утыкаюсь лицом в ее зеленый кардиган — он мягкий и впитывает мои слезы, точно огромная губка.
— Прости, — говорит мама, но не уточняет за что. За развод, за то, что я не такой, как все, за то, что она купила мне песенник Джорджа Формби, или просто за то, что на собрании меня подняли на смех. Может, за все сразу. Вот бы никогда не возвращаться в школу — ни в какую. Но придется. В понедельник первое заседание дурацкого клуба.
— Со следующей недели нам придется каждый день приходить пораньше, дополнительные занятия к контрольным, — тараторю я, когда наконец получается успокоиться.
— Кто сказал? — спрашивает мама, отстранившись.
— Миссис Керриган. В сумке письмо. Они устраивают клуб, но на деле просто лишние занятия.
— Ты не обязан туда ходить.
— Она сказала, что обязан.
— Нет. Я напишу письмо миссис Рэтклифф. Ни к чему тебе еще больше стресса, чем уже есть.
Вся моя жизнь превратилась в череду сцен, а мне бы просто прокрасться мимо на цыпочках, чтобы никто не обращал внимания.
— Лотти собирается организовать петицию, — сообщаю я.
— Молодец, — улыбается мама. Она обожает Лотти.
Мама всегда повторяет, что один настоящий друг лучше миллиона фальшивых. Наверное, она права, только когда на собрании над тобой смеются абсолютно все, кроме одного человека, это уже так не чувствуется.
— Я пойду к себе в комнату, — говорю я.
Мама явно разочарована. Может, хотела предложить поделать вместе что-то веселое?
— Ладно, — отвечает она. — А я тогда займусь письмом.
Позже домой приходит папа. Я все еще у себя, но слышу из коридора мамин голос. Слов не разобрать, но и неважно. Еще чуть-чуть, и в ответ ей раздастся сердитый папин голос, и они опять начнут ругаться на тему «я знаю, что для него лучше».
Обычно я бы стал играть на укулеле, но сейчас не хочется, поэтому беру книгу Алана Титчмарша «Как выращивать розы». Я теперь много знаю о садоводстве. Существуй игра о розах, я бы в ней блистал, и, если бы можно было обсуждать с другими ребятами лучшие сорта — тоже, но это все мечты. Когда я встретил Алана Титчмарша, мне хотелось всласть поговорить с ним о розах, но за нами была еще большая очередь, и леди из садоводческого центра предупредила — подходишь, получаешь автограф на книге, фотографируешься с автором и идешь дальше. Такая жалость. Судя по тому, как Алан мне улыбнулся, ему бы тоже понравилась наша беседа.