В ее словах была правда. Если вчера здесь немного попахивало тухляком, то теперь несло так, что глаза резало. Чуйка привычно подсказала, что сейчас я увижу что-то, что мне не понравится. Будто до этого все шло нормально.
К счастью, в небольшом закутке обращенного не было. Красавчик убежал вслед за стадом. Зато оказалась распахнута дверь холодильника. Вот и раскрылся секрет чудесного аромата.
– Шипаштый, я не могу, – замахал руками Слепой. – Меня шейчаш вырвет.
– Ладно, идите, подышите, я тут сам все осмотрю.
Все-таки жизненный опыт творит чудеса. Мне доводилось видеть и раздувшиеся от времени трупы, и подгнившую на солнце животину, которую разворотило снарядом, а один раз сержант Керимов где-то достал норвежскую консервированную рыбу. Только забыл сказать, что она тухлая. Мол, для норвежцев это охренеть какой деликатес. Деликатес его есть и заставили. Правда, он начал блевать уже после второго куска, но это всечастности.
В общем, в какой-то период жизни мой нос решил просто: лучшее, что он может сделать – саботировать собственную работу. И мой нюх годам к сорока заметно притупился. Или дело и в многочисленных ударах, сильных и не очень, которые этот самый нос получил.
В нынешней ситуации данный факт пошел только в плюс. Нет, я чувствовал вонь, от которой к горлу подкатывал комок. Но мог бы назвать ее просто очень резкой и неприятной. С другой стороны, так это нормально. В жизни вообще редко пахнет розами.
В холодильнике их и вовсе не было. Здесь разместилось все, что могло гнить: висящие на крюках туши, уже порубленное и сложенное в лотки мясо, чуть дальше сваленные субпродукты, в уголке вздулись колбасы, что говорило об их весьма относительной свежести.
Смутило меня другое. На висящих тушах отсутствовали громадные куски, словно кто-то невероятно голодный и больной на голову решил наскоро перекусить. На полу валялись обглоданные кости и… жесткая, похожая на сброшенный панцирь, оболочка обращенного. Черная кожа теперь полностью высохла и стала точно тонкая корка. Я надавил на нее стволом автомата и та с мерзких хрустом разломилась на несколько частей.
– Это что еще за хрень? – в присущей ей вежливой манере поинтересовалась Бумажница.
– Кожа, которая обращенным больше не нужна.
Я не отвечал валькирии, а скорее разговаривал сам с собой, рассуждал. Старый прием, где тебе нужен выдуманный собеседник. Просто проговариваешь все вслух, строишь версии, следом отметаешь менее правдоподобные. Мне же и представлять ничего не надо было. Бумажница страсть как хотела поучаствовать в обсуждении.