Поток имел молочно-белый оттенок эрийских мгновений – отец призвал его специально для меня, ведь я рождена была Эрой.
Бог осторожно и медленно подступил к самому сердцу, помещая меня в центр временного течения. Страх - ожидаемый спутник - сковал его душу. Ведь малейшее несоответствие тока мгновений молочных нитей и кровных потоков естества Творца Времени привело бы к увяданию маленькой Карделии. Стоя так, что руки были наполовину погружены в поток, Бог со стороны наблюдал, как тоненькое детское тело окутывал молочный полупрозрачный туман. Он не замечал, как течение времен причиняло ему боль, открывая старые шрамы новыми ранами. Лишь струящийся по его рукам божественный ихор был доказательством кровавой жатвы. Время всегда любило жертвы.
Детское тельце медленно покачивалось в белом потоке, когда Бог, наконец, смог себя убедить, что время Эры беспрепятственное потекло сквозь меня. С тяжелым сердцем отцу пришлось покинуть залу, когда вокруг девочки медленно стали закручиваться вихри, укутывая стан подобно савану.
И Бог иногда бывал бессилен. Больше он не был властен над предстоящим процессом. Все, что осталось ему– это ждать. Мой отец впервые уповал на надежду – на самое ненужное для Бога, как он всегда считал, чувство.
***
И Боль и тьма, гонимые в небытие.
И сна вода и лед, и это все в огне.
А сон, обрушив все обиды зла,
Он, надвигаясь на меня, он вне, он я.
И я бегу, стараясь скрыться от тебя.
И мне плевать, что то судьба, и пусть слаба!
Я не хочу, прошу тебя, прости.
Я отпущу, но только ты со мною отпусти.
Пусть отражает время волнами от скал,
Сейчас улыбка мира мне - оскал.
Нежней убей дыхание во мне,
Но не топи, не дай гореть в огне.
В новом теле, но все та же... Новые горизонты - и все мои!
В темноте и тишине, сквозь вязкую теплую пустоту, ко мне прорвался шепот... и он словно обнимал и тянул в другие дали.
Я слышала имя. Кара. И это имя значило многое. Оно значило и наказание, и спасение.
Оно мое! - вдруг поняла я. - Мое имя уже долгие годы. До него у меня ничего не было, а потом было все...
Эхо повторяло вновь и вновь слова, тянувшие меня ввысь. И по мере того, как я была к ним все ближе, я четче ощущала, что все стало другим вокруг. Тепло пустоты сменялось эмоциями тела, пробуждающегося после сна. Мышцы болели, как после неумелых упражнений для растяжки. Кожу щипало, как если бы сотни маленьких насекомых кусались одновременно. И еще постепенно глазам становилось все больнее, ибо темнота сменялась светом, который мой мозг никак не мог оценить по достоинству.
Играть в прятки сама с собой я никогда не любила. Потому, когда фраза говорившего закончилась, я, не мешкая, открыла взгляд новому миру.