Гарри вернулся домой из клиники с ощущением отчаянной смутной надежды. Выписанный ему препарат снял симптомы тревожности; кожа уже не зудела, нутро не корчилось в судорогах, и у Гарри почти получилось поверить, что у доктора Мартина есть панацея. Конечно, все делается не сразу, должно пройти время, но когда-нибудь (будем надеяться, уже скоро) они раскопают все тайны из его детства, и внезапно он что-то вспомнит, и доктор скажет: Да, вот оно, вот с чего все началось, – и все проблемы решатся сами собой. Это будет счастливый день. День, когда Гарри станет свободным. Да, это будет счастливый день.
Он продолжал цепляться за эту надежду, даже когда стало ясно, что сеансы с доктором Мартином ничего не дают. Они погружались все глубже и глубже в прошлое, и Гарри вспоминал вещи, давно исчезнувшие из сознательной памяти: свои позабытые переживания, свои ощущения и даже запахи, сопровождавшие то или иное событие. Они углублялись в проблему, которая, кажется, очень интересовала доктора Мартина, но никакого решения для Гарри не было и в помине, и ему приходилось прибегать к единственному решению, которое он нашел сам и которое хоть ненадолго давало ему облегчение.
В те вечера, когда Гарри ходил к доктору Мартину, сразу же после сеанса он отправлялся на набережную, в очередную крысиную нору, быстренько трахал какую-нибудь тошнотворную телку и заставлял себя ехать домой. Дни тянулись мучительно медленно, и каждый раз, когда Гарри ложился на пресловутую кушетку в кабинете у доктора Мартина, он был полон решимости рассказать обо всем. Обо всем, что он сотворил в своей жизни и что с ним творится сейчас. Чистосердечно сознаться, облегчить душу. Но Гарри не просто не находил в себе сил произнести это вслух, но и старательно избегал даже случайных упоминаний об этой области его жизни, словно защищал свое право продолжать делать то, что его убивает, но в то же время дает единственное облегчение, снимая невыносимое напряжение в теле и в голове.
Его снова преследовал страх подцепить сифилис, из-за чего он еще холоднее держался с женой, но прежний страх разоблачения и давящее ощущение безысходности не давали ему пойти в клинику и сдать кровь на анализ. В конце концов боль от отчаяния стала настолько пронзительной, что Гарри все же решился приоткрыть шлюз, чтобы выпустить ядовитые воды, и признался доктору Мартину, что он изменяет жене.
Это вас беспокоит?
Да, беспокоит… и очень сильно.
Почему?
Почему?!
Да, почему? Почему это так сильно вас беспокоит? Вас прямо колотит.
Я не знаю, его и правду трясло от смущения и страха.