На столе почти все было съедено. Побежали к соседям одолжить выпивку. На большом блюде с ромашками лежали надкусанные бутерброды. Сморщенные, со следами красной свеклы, салфетки. Остывшая картошка замерзла серым комом. Маринованные огурцы и помидоры. По остаткам в глиняной миске угадывалось традиционное оливье. Стеклянный сифон, заряженный в специальном пункте газом, и яркая кожура мандаринов – на полу, под тарелками, на елке…
А за окном пела метель новогоднюю песню. Тонким женским голосом. Рисовала беличьей кисточкой узоры на двойных, заклеенных белой бумагой, стеклах. Хрустела льдом на зубах…
Бокалов не хватало. Пили из чашек. Открыли еще икру из кабачков и салат из зеленых помидоров с рисом. Встречали год, закусывая хлебом. Танцуя под «Голубой огонек» из телевизора. Играли в бутылочку, фанты и ручеек. К четырем утра стали выдыхаться. Укладываться. В развороченной трехкомнатной квартире Георгию с Настей выделили спальню. Северную комнату. В ней были темные, севшие от стирки шторы, абажур со сплюснутой правой стороной, телевизор на длинных ножках и репродукция Крамского на стене: грустная женщина в карете, укрытая дорогими мехами.
Холодную чужую постель Георгий грел своим телом. Подминал под себя подушки. С волнением ждал ее. Ведь они впервые проведут ночь вместе…
Настя, предварительно выключив свет, долго копошилась у трюмо, вздыхала и шуршала колготками. Стеснительно сложила бюстгальтер под платье. А когда наконец-то легла на теплые простыни, Георгий сгреб ее в охапку и стал целовать. Он так долго этого ждал. Целых семьсот дней. Дрожали руки. Болел каждый нерв. Вся кровь стала стекать в пах, увеличивая его в миллион раз. Ее мягкие губы пропитались мандариновым соком. С волос сыпались блестки. И теплая шея с тонкой кожей источала дорогой аромат. Он поднял футболку и увидел маленькую грудь. Еще совсем девичью, почти не распустившуюся. Крохотные бордовые соски сидели в ореоле. На левой – красиво рассыпались пять родинок. Как комочки черного шоколада. Георгий потянулся к ним губами… Настя напряглась и резко отскочила на самый край.
– Ты мне испортил праздник. Ты халатно отнесся. Не зная адреса, города, притащил меня в эту глухомань. Новый год я встречала в такси. Стол без скатерти. Мы ели практически на газете. Вонючая селедка, которую гордо называют шпротами. Эти твои пьяные друзья… На меня все глазели…
Ее голос был похож на шкрябанье деревянной палочкой о бумажный стаканчик со съеденным мороженым. От злости она стала хрипеть.
Георгий забыл выдохнуть. Он не ожидал… Сидел с поникшим желанием. С эрекцией увядшего тюльпана. Он смотрел на девушку, как он считал, всей своей жизни. И не узнавал… Их двухлетняя любовь шла перед глазами. Как кино. Кадр за кадром всплывали свидания хрупкие как хрусталь. Каждый день они шли гулять, и ровно в 21:00 он возвращал ее домой. Водил на концерт югославского певца Джорже Марьяновича. И в кондитерскую «Старый Львов» на площади Льва Толстого. Настя так любила их фирменный полосатый коктейль.