…Прошло много лет. Кажется, сорок… Много морозов и цветущих груш. Остались миражи от осени с легкой грустинкой и дерзкого, с вызовом, лета. Запутались в плотный клубок годы. Запылилась память. Но Киев и Париж до сих пор остаются любимыми городами…
2010 год. Киев. Старая осень
* * *
Падал клен, у земли увядая…
Шли дожди, высоко. Еще выше.
Я тебя каждый день забываю,
И смеюсь все короче и тише.
Я молчу, словно старая осень.
Стынут лодки, прижавшись друг к другу.
И тебе кто-то ужин приносит.
А я просто: по кругу, по кругу.
И тебе кто-то гладит ладони.
На земле облака, еще с ночи.
Ты уже для меня посторонний.
Ты родной для меня, между прочим.
Падал клен, так лениво зевая.
Бледный дождь. Он еще на неделю.
Я тебя уже не вспоминаю.
Я тобой, как простудой, болею…
…А потом пришла зима. С севера подуло ознобом. За ночь упали все листья. И даже орех, который ни капельки не пожелтел, рухнул одним махом. За развалившимся забором стояла обескураженная облепиха. Она все время оглядывалась по сторонам в поисках того, кто ее будет есть. Рябина, напротив, росла с задранной головой. Ее постоянно кто-то клевал.
На асфальте не осталось места. Лужа… Еще одна, ворох забытых листьев. Рваные облака жались друг к другу до тех пор, пока не хлынул дождь. Третий за день…
…Зима сидела в сугробе и плела кружева. Кромочная петля заваливалась на бок. Зато воздушные петли получались идеально. Острый крючок в ее руках набирал скорость. Уже все стекла были завешены узорами. Уже мороз перешел черту…
Они сидели на полу… Он вычитывал свой новый доклад. Она отложила в сторону клубок.
Склонившись над толстой пачкой бумаг, осторожно открывал ей свой мир. Ровный голос отталкивался от абзацев и бежал по верхушкам строк. Медицинские термины прочно лидировали. Он шел дальше и глубже, пока не достал клетку. И до последнего слова, до самых выводов была клеточная терапия.
– Тебе интересно?
– Да. Только не очень понятно.
– Не устала?
– Читай…
У клеток появились лица и смешные худые руки. Они ими цеплялись друг за друга. Самыми наивными были стволовые, с мордашками грудничков. Клетки строились в ровные ряды, делились и консервировались… Она со школы помнила только ядро и аппарат Гольджи. А тут какой-то хоуминг…
Он читал, а она направляла в текст свою энергию. Пронизывала его тонкими желтыми нитями. Он начал светиться. Приобретать завершенность и целостность…
За окном сплетничали замерзшие вороны. Обледенелые ветки ранили им крылья. Хотелось горячего, а приходилось облизывать сосульки. Хотелось крышу, а был только пол и продуваемые стены в гнезде. Они смотрели, как она целует его колени, пробуждая верность. Их так целовали впервые, и в надколеннике стало печь. Портняжная мышца мелко пульсировала.