В повозке, запряженной лошадьми, их было двадцать, а может, и больше. Запястья и щиколотки им сковали одной цепью, отчего двигаться было почти невозможно. Некоторым нацепили на головы металлические шлемы, из-под которых эхом доносились их голоса и хриплое дыхание. Из-под врезавшихся в ключицы железных обручей сочилась кровь, стекая струйками вниз, к пупку. Кружилась голова. Все в повозке были голые.
Исайе казалось, они целую вечность ехали по ухабистой пыльной дороге. Ночами тела их глодали комары, а днем нещадно жгло солнце. Но дождям они радовались — ведь тогда те, кто без шлемов, могли попить сами, не дожидаясь милости вооруженных надсмотрщиков.
Когда же наконец добрались до Пустоши — именно так народ украдкой называл плантацию Галифаксов, он ничего не смог различить, кроме тусклого света, лившегося из Большого Дома. Людей одного за другим начали выволакивать из тележки. Все хромали и спотыкались, не чувствуя ног. Одни не могли стоять под весом шлемов, другие с трудом переставляли ноги, ведь за ними волочились трупы тех, кто не дожил до конца поездки. Исайя в то время был так мал, что даже не разглядел человека, который поднял его и понес на руках, хотя у самого подгибались колени.
— Я тебя отнесу, кроха, — с трудом выговорил он сухим отрывистым голосом. — Матушка твоя взяла с меня обещание. Я должен назвать тебе твое имя.
А после все провалилось в черноту.
Когда Исайя пришел в себя, уже наступило утро, и все они, живые и мертвые, по-прежнему скованные вместе, лежали на земле у края хлопкового поля. Ужасно хотелось пить и есть тоже. Он первым из всех приподнялся, сел и сразу же увидел, что по тропинке к ним идут люди с ведрами в руках. Там и совсем дети были, одного с ним возраста. Они принесли им воду и пищу. Вернее сказать, нечто отдаленно напоминающее пищу — свиную требуху, щедро сдобренную специями, чтобы не так горчила во рту и легче проглатывалась.
К Исайе подошел мальчик и поднес к его лицу ковш. Зажмурившись, Исайя приоткрыл рот и принялся жадно глотать, чувствуя, как стекает с губ теплая сладкая вода. Напившись, он взглянул на мальчика, но поначалу почти ничего не разглядел — сильно слепило солнце. Тогда мальчик шагнул в сторону, заслонив собой свет, и глянул на Исайю большими недоверчивыми глазами. Подбородок его торчал вперед чересчур гордо для человека, вынужденного жить в таких условиях.
— Еще будешь? — спросил мальчик по имени Самуэль.
Пить больше не хотелось, но Исайя все равно кивнул.
Темнота вернулась, и Исайя ощупал себя, чтобы убедиться, что он не ребенок. Конечно же, это он, взрослый. Но явившееся из мелькнувшей в темноте искры видение ясно доказывало: время может исчезнуть в любой момент. Как вернуть его, Исайя пока не понимал.