В пыльных и темных сенях он едва не снес батарею пустых банок, пахло старушечьими лекарствами.
— Ефросинья Прохоровна! — позвал Олег, дав петуха от волнения. — Настя у вас?
— Что, Буркалов, явился? — раздался скрипучий фальцет. — Ну заходи, коль пришел.
— Ефросинья Прохоровна, моя дочь у вас?
— Зайди, говорю тебе! — фальцет злился. — Через порог разговаривать не буду!
С неохотой Олег все же зашел в темную кухню. Единственный источник света — масляная лампа на столе, рядом — вскрытая банка сайры и кусок черного хлеба. Сама же хозяйка сидела, сгорбившись над ведром, и меланхолично чистила картофелину. Даже при таком освещении Олег смог заметить, что овощ черный от гнили. Старуха подняла взгляд на незваного гостя, сощурилась — не то презрительно, не то близоруко.
— Ну, чего пришел? С праздничком поздравить? Нешто подарок в сенях оставил? Так заноси, не стесняйся!
— Ефросинья Прохоровна, я… — Олег замялся. — А мои жена и дочь у вас были?
— Да вас, Буркаловых дождешься… Кабы не Митрофан, околела б старушка с голоду, аккурат в Новый год, а вы и рады… — привычно заворчала бабка, но вдруг осеклась. — Потерял кого?
— Дочка пропала, — выдохнул Олег.
— Значит, не соврал Митрофанушка… — с досадой крякнула хозяйка. — Нешто ты и правда ель из Невестиной Рощи припер?
— Да причем тут эта гребаная роща? — Олег вспылил, саданул кулаком в стоящий рядом сервант, тот скрипнул, накренился.
— Ты, дурак, если дочь спасти хочешь, так слушай, да мебель чужую не тронь! — Ефросинья понюхала картофелину, сморщилась и бросила ее целиком в ведро. — В роще той не просто ели, то Карачуна невесты.
— Какого нахер Карачуна? — от происходящего голова шла кругом, и Олег чувствовал, что еще немного, и в этой деревне будет на одного сумасшедшего больше.
— Бог это. Старый и злой. Его раньше девками молодыми задабривали. Привязывали такую зимой в лесу к дереву, а после находили околевших, с полным нутром снега. Потом Русь покрестили, а Карачуна позабыли. Заместо невест ему ели поставили — пущай с ними забавляется. А ты, дурак, ель ту срубил. Невесту, значит, у него украл. Поди домой, возьми невесту, да отнеси обратно в рощу. Глядишь, Карачун и сжалится.
— Да вы… Вы не в себе! Больная! — выпалил Олег, отступая в сени. Споткнулся обо что-то и грохнулся на банки, чувствуя, как осколки впиваются в ладони. Вскочил, упал снова.
— Невесту верни, говорю, — раздалось с кухни, — Покуда не поздно. Покуда год не сменился.
— Пошла ты в жопу! — выкрикнул он, с горем пополам выбираясь на улицу. Включив фонарик, он рванул в сторону дома, то и дело останавливаясь, чтоб выдернуть особенно болезненно впившийся осколок. Он бежал, не различая расстояния, осознавая, сколько времени потратил на безумную старуху, вместо того, чтобы искать Настю.