Кто-то грубо трясет ее, и боль, дремавшая в уголках тела, кричит о себе. Перед глазами только стены, стулья и столы — мертвые уродливые предметы. Соню бьет озноб. Она поднимается с холодного пола и едва не падает, потому что мир неустойчив. Правый глаз заплыл и с трудом открывается.
Сложно сказать, где болит сильнее. Лицо превратилось в сплошную маску боли, в горле першит. Открой рот, сучка. Шире. Я кому сказал? Соня ощупывает десну, несколько зубов кровят и шатаются в деснах.
Что-то влажное упирается ей в спину и толкает вперед. Паника выжигает воздух в легких: это они вернулись, чтобы продолжить, только не снова, я не выдержу, не выдержу. Соня поворачивает голову и встречается глазами с медведем. На темной морде застыло хмурое выражение. Косолапый роняет какой-то продолговатый предмет на пол, затем подталкивает его к Соне. Это рука. На ней не хватает двух пальцев, еще один болтается на лоскуте кожи. Только сейчас Соня замечает, что рядом валяются бесформенные кучи, из них натекли лужи. Пахнет, как в мясной лавке. В животе урчит.
Медведь поворачивается к ней мохнатым боком и направляется к выходу, вальяжно переваливаясь на ходу. Хлопает дверь.
Из дальнего конца здания доносится музыка. За окном стрекочут цикады.
Соня встает и морщится: задница горит. По внутренней стороне бедра стекает теплое, вязкое. Голова трясется и как будто норовит повернуться в какую-нибудь сторону. Соня закрывает глаза, мечтая никогда их не открывать.
И видит зеленую дверь. Слышит зов, такой родной, знакомый. Надо идти, милая. Возвращайся. Скоро ты будешь дома.
Приходится пересилить себя. Сделать шаг. Другой. На третьем мир кренится вправо, и она валится на пол. Бесполезно. Как ходить сломанной игрушке? Но зеленая дверь светит под веки, не дает провалиться в забытье. Соня поднимается, хоть и кажется, что на ее плечи взгромоздился весь мир.
Снаружи сумрачно, пахнет пылью и чем-то сладким, ароматным. Будки контрольно-пропускного пункта больше нет. На ее месте дрожит аморфное желе. От него-то и исходит запах: сначала кажется, что это яблоко и мята, затем — что облепиха и фиалка. В животе урчит. Соня погружает руку в плод, зачерпывает полную пригоршню и ест. Чуть поодаль чавкает медведь, изредка фыркая.
Еда проваливается в желудок, сочная, сытная. Соня так и не понимает, что это. Вкус вина и гвоздики обжигает горло, перетекает в лакричную сладость. По внутренностям разливается приятное тепло. И Соня вдруг понимает, что насытилась, что голова не трясется, и что семя солдат внутри нее мертво и никогда не прорастет.